вместе, чтобы предаться таким отвратительным занятиям и
таинствам, что их даже невозможно назвать обычному человеку. Для Аркхэма это
всегда было самое тяжелое время в году, хотя благородная публика с
Мискатоникского Авеню, Хай-стрит или улицы Селтонстол и предпочитает
изображать полное неведение на сей счет. Страшные дела творятся тогда в
городе; бывает, даже пропадают дети. Джо хорошо разбирался в таких вещах:
еще на родине бабка рассказывала ему разные жуткие истории, которые слышала,
в свою очередь, от своей бабки. Мудрые люди советуют на это время
вооружиться четками и побольше молиться. Вот уже три месяца, как старуха
Кеция и Бурый Дженкин не попадаются на глаза ни самому Мазуревичу, ни его
земляку и соседу Павлу Чонскому -- вообще никому в городе. Это недаром. Раз
они держатся в тени, значит, что-то
задумали.
16 числа Джилмен побывал, наконец, у врача, и был очень удивлен, узнав,
что если у него и есть температура, то не такая высокая, как он боялся.
Доктор внимательно расспросил его о симптомах и порекомендовал обратиться к
специалисту по нервным болезням. Джилмен даже обрадовался, что не попал на
прием к прежнему университетскому врачу, человеку еще более дотошному.
Старик Уолдрон, недавно оставивший практику, уже как-то раз настоял на том,
чтобы Джилмен сделал длительный перерыв в своих занятиях; то же самое он
сделал бы и сейчас -- но разве можно было бы остановиться именно в тот
момент, когда вычисления сулили столь блестящие результаты! Несомненно, он
уже нащупывал границу четвертого измерения, и кто знает, насколько далеко он
может продвинуться в своих поисках?
Но даже при мысли о возможном успехе Джилмена не оставляло недоумение
по поводу того, откуда, собственно, он черпает такую уверенность. Неужели и
гнетущее чувство неотвратимой розы исходит всего лишь от строчек
математических формул, которыми день за днем заполнял он бесчисленные листки
бумаги? Воображаемые шаги над потолком, мягкие и крадущиеся ужасно
раздражали. Появилось какое-то новое и все усиливающееся ощущение: Джилмену
казалось, будто что-то или кто-то склоняет его к чему-то ужасному, чего он
ни при каких условиях не должен делать. А лунатизм? Куда он отправлялся по
ночам во сне? И что это был за звук, вернее, слабый отголосок какого-то
звука, то и дело прорывавшийся сквозь невообразимое смешение уже привычных
шумов даже в дневное время, когда он и не думает спать? Едва различимый,
этот звук подчинялся какой-то странной ритмической закономерности, не
похожей ни на что земное, кроме, может быть, ритмов самых сокровенных гимнов
Шабаша, названий которых не смеет произносить смертный. Иногда Джилмен со
страхом думал, что есть в этом ритме и нечто от того скрежета и рева, что
заполнял мрачные пропасти его сновидений.
Сны, между тем, становились все ужаснее. В первой, менее глубокой их
части, злобная старуха появлялась теперь в дьявольски отчетливом облике, и
Джилмен убедился, что именно она так напугала его во время давнишней
прогулки по старым городским кварталам. В этом невозможно было усомниться --
достаточно было взглянуть на ее согбенную спину, длинный нос и морщинистое
лицо, легко было узнать и бесформенное коричневое платье. Лицо старухи
носило выражение самой гнусной злобы и омерзительного возбуждения; по утрам
Джилмен вспоминал ее каркающий голос, настойчивый и угрожающий. Он должен
был предстать перед Черным Человеком, и вместе с ним справиться к трону
Азатота, что находится в самом сердце хаоса, -- вот чего требовала старуха.
Там своею собственной кровью распишется он в книге Азатота, раз уж удалось
ему самостоятельно дойти до сокровенных тайн. Джилмен почти готов был
подчиниться и отправиться вместе с ведьмой, Бурым Дженкином и тем, третьим,
к трону хаоса, туда, где бездумно играют тонкие флейты; его останавливало
только упоминание об Азатоте -- из книги "Некрономикон" он знал, что этим
именем обозначают исконное зло, слишком ужасное, чтобы его можно было
описать.
Старуха всегда появлялась, будто из пустоты, вблизи того угла, где
наклонный потолок встречался с наклонной стеной. Кажется, она
материализовывалась ближе к потолку, чем к полу; в каждом новом сне она
понемногу приближалась к Джилмену, и он видел ее все отчетливее. Бурый
Дженкин тоже