Говард Ф.Лавкрафт

Сны в ведьмином доме

Как показалось Джилмену, они

перемещались не строго по прямой, а скорее описывали совершенно невероятные

кривые или, возможно, спирали в непостижимом завихрении эфира, где не

действовали физические или математические законы какого бы то ни было

пространства, которое мы только способны представить себе. Затем появились

едва различимые огромные скачущие тени, какая-то чудовищная пульсация, лишь

отчасти доступная слуху, и высокий монотонный наигрыш невидимой флейты -- но

здесь воспоминания окончательно обрывались. Джилмен решил, что эти последние

видения проникли в его сон из "Некрономикона", точнее, из той его части, где

речь шла о некоем лишенном жалости существе по имени Азатот, что управляет

пространством и временем, восседая на черном троне в середине всего Хаоса...

Смыв кровь с запястья, Джилмен убедился, что крысы не очень сильно его

покусали; юношу озадачило только расположение двух крохотных ранок. Вдруг

ему пришло в голову, что на постели не осталось ни единого пятнышка крови,

что, судя по ее количеству на руке и манжете, казалось совершенно

невероятным, если только, конечно, ночью он не поднимался с кровати. Значит,

он все-таки ходил во сне, не покидая, правда, комнату, а крыса укусила его,

когда он остановился где-нибудь, сев, скажем, на стул, а то и в менее

естественном положении? Джилмен внимательно осмотрел всю комнату в поисках

пятен или хотя бы высохших капель крови, но необнаружил ничего подобного.

Надо было посыпать мукой пол не только за дверями и на лестнице, но и внутри

комнаты; впрочем, ему уже не требовалось никаких дополнительных

доказательств того, что он страдал лунатизмом. Он знал, что болен -- теперь

требовалось остановить бо.лезнь. Нужно попросить о помощи Фрэнка Илвуда.

Этим утром странное притяжение из космоса, кажется, ослабло, однако

появилось другое ощущение, еще более непостижимое. Джилмен испытывал

смутное, но вместе с тем настойчивое желание немедленно бежать куда-то от

всего, что его окружало, но куда именно его так тянет, он не знал. Взяв со

стола таинственный предмет со спицами, он как будто почувствовал, что

прежняя тяга на север чуть усилилась, но если даже и так, ее значительно

превосходило и даже почти сводило на нет новое загадочное желание,

вызывавшее у Джилмена гораздо большее смятение, чем прежде.

Взяв с собою странную статуэтку со спицами, Джилмен отправился вниз, к

Илвуду; ему пришлось собрать все свои силы чтобы не обращать внимание на

доносившееся с первого этажа завывание заклинателя духов. Слава Богу, Илвуд

оказался дома, впрочем, он был, кажется, занят. Илвуду действительно нужно

было скоро идти завтракать, а затем отправляться на занятия; Джилмену

пришлось поспешить, чтобы успеть выложить все, что касалось сновидений и

страхов последнего времени. Илвуд выслушал его с сочувствием, согласившись,

что необходимо что-то предпринять. Его поразило изможденное и исхудавшее

лицо раннего гостя, кроме того, он обратил внимание на неестественный загар

Джилмена, замеченный за последнюю неделю и многими другими. Однако он

признался, что вряд ли сможет вот так, с ходу дать какой-нибудь конкретный

совет. Ему не случалось видеть, чтобы Джилмен ходил по дому во сне, и

разумеется, мало что известно о возможных причинах столь необычных

сновидений. Хотя... Как-то вечером он случайно услышал разговор Мазуревича с

молодым франко-канадцем, который живет как раз под Джилменом: они делились

страхами по поводу приближения Вальпургиевой ночи, что наступает уже через

нисколько дней; оба выражали глубокое сожаление по поводу печальной судьбы

юного джентльмена, снявшего комнату в мансарде. Дерошер, ну, тот самый

франко-канадец, рассказывал, что по ночам он слышит с мансарды шаги босых и

обутых ног, а однажды, уже поздней ночью, с трепетом подкравшись к двери

верхней комнаты и заглянув в замочную скважину, он увидел у Джилмена

фиолетовый свет. Свет, пояснил Дерошер, пробивался сквозь щели, так что

выполнить свой план до конца он не решился. В комнате раздавались какие-то

голоса -- вот последнее, что удалось расслышать Илвуду до того, как

Мазуревич и Дерошер окончательно перешли на таинственный шепот.

Илвуд неочень хорошо понимал, что, собственно, заставило суеверную