Говард Ф.Лавкрафт

Шепчущий в ночи

это письмо и запись фонографа теперь исчезли, - и я желал бы, по

причинам, которые скоро станут ясны, чтобы новая планета по ту сторону

Нептуна не была открыта.

После прочтения письма я прекратил все публичные выступления по поводу

кошмара в Вермонте. Доводы моих оппонентов оставил без ответа или отложил в

сторону, сделав неопределенные обещания вернуться к ним впоследствии, и в

конце концов дискуссия была предана забвению. Последнюю часть мая и весь

июнь мы поддерживали оживленную переписку с Эйкели. Правда, время от времени

письма терялись, и мы были вынуждены восстанавливать написанное и тратить

много сил на копирование. Главной нашей целью было сравнить собственные

подходы к загадочным мифам, чтобы добиться согласованного представления о

связи ужасных явлений в Вермонте со структурой и содержанием примитивных

мифов.

Прежде всего, мы согласились, что эти ужасные существа и адское Ми-Го

из Гималаев были кошмарными воплощениями одного порядка. Тут были также

захватывающие зоологические гипотезы, которые я предпочел обсудить с

профессором Декстером из своего колледжа, несмотря на категорическое

требование Эйкели никому не сообщать о возникшей перед нами проблеме. Если я

и нарушил это требование, то лишь потому, что считал: на этой стадии

предупреждение относительно опасности вермонтских холмов - и гималайских

пиков, на которые отчаянные исследователи стремились забраться, - более

отвечает интересам людей, чем молчание. Одной из конкретных задач, стоявших

перед нами, была расшифровка иероглифов на злосчастном камне, расшифровка,

которая должна была сделать нас обладателями тайн, более глубоких и более

потрясающих, чем все тайны, известные теперь человеку.

III

К концу июня я, наконец, получил запись фонографа - из Бреттлборо,

поскольку Эйкели не доверял железнодорожной ветке, расположенной севернее.

Им овладела все возраставшая шпиономания, усилившаяся после пропажи

некоторых из наших писем; он часто стал говорить о коварных действиях

некоторых людей, которых считал агентами скрытных созданий, их тайными

орудиями. Более всего он подозревал угрюмого фермера Уолтера Брауна, жившего

в одиночестве у подножия холма, вблизи от густого леса, и уверял, что часто

видел его праздно шатающимся в Бреттлборо, Беллоуз-Фоллз, Ньюфэйне и Южном

Лондондерри, когда появление его там было совершенно немотивированным и

ничем не оправданным. Более того, он пребывал в уверенности, что слышал

голос Брауна при определенных обстоятельствах во время одного ужасного

разговора; а однажды обнаружил след или, точней, отпечаток когтя недалеко от

дома Брауна. След этот был расположен подозрительно близко к отпечатку ноги

самого Брауна и они были повернуты друг к другу.

Итак, запись прибыла из Бреттлборо, куда Эйкели приехал на своем

"Форде" по пустынным дорогам Вермонта. Он признался в сопровождающей посылку

записке, что начинает бояться этих дорог и даже за продуктами в Тауншенд

предпочитает ездить лишь при дневном свете. Снова и снова он повторял, что

нельзя приближаться к этим тихим и загадочным холмам, зная так много, как

он, и что скоро он собирается переехать в Калифорнию к сыну.

Прежде, чем прослушать запись на аппарате, который я взял в

административном здании колледжа, я внимательно прочел сопроводительную

записку Эйкели и все его предшествовавшие письма, ще эта запись упоминалась.

Она была получена, согласно его данным, примерно в час ночи 1 мая 1915 года,

близ закрытого входа в пещеру на лесистом западном склоне Темной Горы, там,

ще она возвышается над болотом. В этом месте всегда звучали странные голоса,

и именно поэтому он и принес туда фонограф, диктофон и восковой валик.

Прошлый опыт подсказывал ему, что ночь накануне Первого Мая - или ночь

Шабаша, согласно европейским легендам, - должна быть наиболее удачной, и это

подтвердилось. Стоит отметить, однако, что больше он ни разу не слышал

голосов на этом месте.

В отличие от большинства лесных звуков, содержание этой записи было

похоже на запись какого-то ритуала, причем включало один явно различимый

человеческий голос, который Эйкели не мог идентифицировать. Голос этот не

принадлежал Брауну, а был, по всей видимости, голосом человека более

высокого культурного уровня. Второй же голос, собственно и представлявший