Говард Ф.Лавкрафт

Сверхъестественный ужас в литературе

на редкость выразительны. Готье удалось ухватить

душу старого Египта с его таинственной жизнью и величественной архитектурой

и раз и навсегда выразить вечный ужас нижнего мира катакомб, где до конца

времен миллионы спеленутых трупов будут смотреть во тьму стеклянными

глазами, ожидая чего-то страшного и неведомого. Гюстав Флобер умело

продолжил традицию, начатую Готье, во множестве поэтических фантазий типа

"Искушение святого Антония" и, если бы не сильные реалистические

пристрастия, мог бы создать гобелены ужасов. Позднее словно поток принес

многих странных поэтов и фантастов, принадлежавших к символистской и

декадентской школам, чьи темные интересы сосредоточились в основном на

ненормальностях человеческой мысли и чувства, чем на сверхъестественном, а

также искусных рассказчиков, чьи ужасы добыты из черных, как ночь, колодцев

космической нереальности. Из первых, то есть из "художников греха",

прославленный Бодлер, находившийся под большим влиянием По, самый

значительный; тогда как автор психологической прозы Жорис-Карл Гюисманс,

истинный сын 1890-х годов, одновременно суммировал и завершил традицию. Из

вторых известность обрел Проспер Мериме, чья "Венера Илльская" в

немногословной и убедительной прозе представляет ту же древнюю

статую-невесту, которую Томас Мур описал в балладе "Кольцо".

Ужасные истории могучего и циничного Ги де Мопассана, написанные, когда

душевная болезнь уже начинала овладевать им, стоят особняком, будучи скорее

болезненными плодами реалистического ума в патологическом состоянии, чем

продуктами здорового воображения, естественно расположенного к фантазиям и

восприятию нормальных иллюзий неведомого мира. Тем не менее они представляют

собой большой интерес, с великолепной силой предлагая нам необъятность

безымянных ужасов и безостановочное преследование несчастного человека

страшными грозными представителями внешней тьмы. Из этих рассказов "Орля"

считается шедевром. Речь идет о появлении во Франции невидимого существа,

которое живет на воде и молоке, управляет чужим разумом и как будто

представляет собой головной отряд орды внеземных организмов, явившихся на

землю, чтобы покорить человечество, и это напряженное повествование не имеет

равных в своем роде, несмотря на зависимость в подробном описании

присутствия невидимого монстра от рассказа американца Фиц-Джеймса О"Брайена.

Из других убедительных созданий де Мопассана назовем "Кто знает?", "Спектр",

"Он", "Дневник безумца", "Белый волк" и стихи под названием "Ужас".

Соавторство Эркмана-Шатриана обогатило французскую литературу многими

сверхъестественными чудесами типа "Оборотня", в котором передаваемое по

наследству проклятие вырабатывает себя до конца в традиционном готическом

замке. Соавторы с потрясающей силой живописали жуткую атмосферу полуночи,

хотя и держали за правило объяснять все естественными причинами или научными

чудесами; поэтому несколько коротких сюжетов содержат больше ужаса, чем

"Невидимый глаз", в котором злая старая карга плетет полночное колдовство,

заставляя всех жильцов некоей комнаты в трактире по очереди вешаться на

потолочной балке. "Ухо совы" и "Смертельные воды" полны тьмы и тайны. Во

втором есть знакомый огромный паук, часто используемый авторами литературы о

сверхъестественном. Вилье де Лиль-Адан тоже принадлежал к школе ужаса; его

"Пытка надеждой", история об осужденном на костер узнике, которому позволено

бежать лишь для того, чтобы он в полной мере прочувствовал ужас возвращения

в темницу, -- одна из самых душераздирающих историй в истории литературы.

Однако этот вид литературы нельзя назвать литературой ужаса, скорее, он сам

по себе, так называемая conte cruel, в которой искажение чувств происходит

из-за драматических танталовых мук, разочарований, ужасных реальных событий.

В этом ключе почти всегда писал Морис Левель, короткие эпизоды которого

отлично адаптируются для сценических версий триллеров в "Гран-Гиньоль".

Действительно, французский гений гораздо легче работает с черным реализмом,

чем с неведомым, так как неведомое требует, чтобы воплотить его убедительно,