Говард Ф.Лавкрафт

Сверхъестественный ужас в литературе

-- например "Сигнальщик", рассказ о грозном предостережении, в

основе которого самый обычный материал, изложенный столь правдоподобно, что

он может быть отнесен в одинаковой мере к нарождавшейся психологической

школе и умиравшей готической школе. Одновременно поднималась волна интереса

к спиритуалистическому шарлатанству, медиумизму, индуистской теософии и

прочим подобным вещам, собственно, как и в наши дни; так что количество

историй о сверхъестественном, укорененном в "психологии" или псевдонауке,

было довольно значительным. За это отчасти ответственен плодовитый и

популярный Эдуард Булвер-Литтон; однако, несмотря на огромные дозы

напыщенной риторики и пустой романтики, его успех в создании некоего

странного очарования отрицать нельзя.

Рассказ "Дом и разум", в котором есть намеки на розенкрейцеров и на

некоего злого и бессмертного человека, возможно Сен-Жермена, таинственного

придворного Людовика XV, все еще считается одним из лучших рассказов о

странных домах. Роман "Занони" (1842) содержит те же элементы,

представленные с большим искусством, и предлагает неведомый мир, влияющий на

наш мир и охраняемый ужасным Существом на пороге, которое ловит всех, кто

желает войти в него. Здесь мы имеем дело с добрым братством, существовавшим

несколько веков, пока не остался всего один человек, и колдун-халдей,

сохранивший цветущий юный вид, погиб как герой на гильотине Французской

революции. Хотя все повествование пропитано банальным романтическим духом с

оттенком дидактики и скучной символики и не очень убедительно, ибо не

выдержана та атмосфера, которая должна быть при соприкосновении с нездешним

миром, все же "Занони" -- великолепный романтический роман; он читается с

подлинным интересом даже не очень образованным читателем. Отметим, что,

описывая посвящение в старинное братство, автор не избежал искушения

использовать готический замок в духе Уолпола.

В "Странной истории" (1862) Булвер-Литтон демонстрирует определенно

возросшее мастерство в создании сверхъестественных образов и настроений.

Роман, несмотря на подавляющие длинноты, имеет отлично разработанный сюжет,

поддержанный вовремя происходящими случайностями, и псевдонаучную атмосферу,

которая удовлетворяла вкусам рациональных и важных викторианцев; это

отличное повествование, пробуждающее незатухающий интерес, который

поддерживается многими чувствительными -- мелодраматическими -- сценами, как

бы промежуточными кульминациями. Вновь у нас таинственный потребитель

эликсира жизни в образе бездушного колдуна Маргрейва, чьи черные дела с

драматической яркостью предстают в декорациях современного тихого

английского города и австралийского буша; вновь появляется таинственный и

неведомый мир, существующий рядом с нами -- на сей раз показанный с большей

силой и живостью, чем в "Занони". Одну из двух больших колдовских сцен, в

которой некая злая сила заставляет героя встать, не просыпаясь, ночью, взять

в руки странный египетский жезл и вызвать некие безымянные сущности в

населенном привидениями и имеющем вид мавзолея павильоне знаменитого

алхимика эпохи Ренессанса, несомненно, можно считать достойной быть в ряду

великих в литературе ужаса. Выражено вполне достаточно, и притом вполне

экономно. Лунатику дважды повторяют незнакомые слова, и, когда он повторяет

их, дрожит земля, все собаки в округе воют на полувидимые расплывающиеся

тени, которые идут перпендикулярно лунным лучам. Когда же становится

известной третья часть заклинания, душа лунатика вдруг восстает против

произнесения незнакомых слов, словно она поняла весь бездонный ужас того,

что скрыто для разума; и в конце концов видение не присутствующей при этом

возлюбленной и добрый ангел изгоняют злые чары. Этот фрагмент отлично

показывает, насколько далеко ушел лорд Литтон от банальной пышности и

велеречивости и приблизился к кристально ясной сущности литературного ужаса,

принадлежащего ареалу поэзии. Когда читаешь у Литтона некоторые подробности

колдовства, то становится очевидным, что он на удивление всерьез занимался

оккультными науками и был знаком со странным французским ученым и

каббалистом Альфонсом Луи Констансом (Элифасом Леви), которому удалось