не в готическом романе, начало которому положил Уолпол, знаменитая
"История калифа Ватека" богатого дилетанта Уильяма Бекфорда была написана
по-французски, но впервые опубликована в английском переводе. Восточные
сказки, введенные в европейскую литературу в начале восемнадцатого столетия,
обрели вечную популярность благодаря неисчерпаемому богатству "Тысячи и
одной ночи" во французском переводе Галлана, ценимом за аллегории и
удовольствие. Лукавый юмор, который только восточный ум может соединить со
сверхъестественным, покорил искушенное поколение, и названия Багдад и Дамаск
вскоре стали столь же употребляемыми в популярной литературе, как до них
итальянские и испанские имена и названия. Бекфорд, начитанный в восточной
литературе, удивительно точно уловил необычную атмосферу и в своей
фантастической книге Убедительно передал надменную роскошь, лукавое
разочарование, вкрадчивую жестокость, изысканное вероломство, темный
призрачный ужас сарацинского духа. Его смех не в силах ослабить мрачное
звучание темы, и повествование продолжается с фантасмагорической пышностью,
в которой смех принадлежит скелетам, пирующим под причудливо разукрашенными
куполами. "Ватек" представляет собой рассказ внука калифа Харуна, который,
мучимый мечтой о внеземной власти, наслаждении и знаниях, которая присуща
обыкновенному готическому негодяю или байроническому герою (что, в сущности,
одно и то же), соблазнен злой силой искать неземной трон могущественных и
легендарных султанов, царствовавших в доадамову эпоху в огненных залах
Эбдиса, магометанского дьявола. Описания дворцов и развлечений Ватека,
интриг колдуньи-матери Каратис, ее волшебной башни с пятьюдесятью
одноглазыми негритянками, его паломничества к руинам Иштакара (Персеполя),
злой невесты Ноуронихар, которой он предательски овладел по дороге туда,
древних башен и террас Иштакара в ярком лунном свете и ужасных огромных
залов Эблиса, где, привлеченные заманчивыми обещаниями, все жертвы обречены
бродить, положив правую руку на раскаленное добела (на веки вечные) сердце,
являются величайшими достижениями в сверхъестественном колорите, из-за
которых книге обеспечено постоянное место в английской литературе. Не менее
значительными считаются три "Эпизода Ватека", которые предполагалось
вставить в основное повествование как рассказы жертв, томящихся, подобно
Вате-ку, в чертогах Эблиса, но которые оставались неопубликованными при
жизни автора и были найдены относительно недавно, в 1909 году,
литературоведом Льюисом Мелвиллом, собиравшем материалы для книги "Жизнь и
письма Уильяма Бекфорда". У Бекфорда, однако, совсем нет мистики, которая
необходима, если строго подходить к литературе о сверхъестественном; и его
повествование в общем-то отличают романские твердость и ясность, мешающие
по-настоящему паническому ужасу.
В своей любви к Востоку Бекфорд остался в одиночестве. Другие писатели,
тяготевшие к готической традиции и европейской жизни, предпочли следовать по
пути, проложенному Уолполом. Среди бесчисленных авторов литературы ужаса в
те времена можно упомянуть теоретика утопической экономики Уильяма Годвина,
следом за знаменитым, но не сверхъестественным "Калебом Уильямсом" (1794)
выпустившего в свет нарочито мистического "Сент-Леона" (1799), в котором
тема эликсира жизни, добытого воображаемым тайным орденом розенкрейцеров,
подана простодушно, но убедительно. Кое-что из учения розенкрейцеров, своей
тайнственностью привлекавших к себе всеобщий интерес, можно найти у модного
шарлатана Калиостро и у Френсиса Баррета в "Маге" (1801), любопытном и
небольшом трактате о принципах и ритуалах оккультизма, перепечатанном в 1896
году, у Булвер-Литтона и у покойного Джорджа У. М. Рейнольдса, написавшего
"Фауст и демон" и Вагнер и оборотень". "Калеб Уильяме", хотя в нем и нет
ничего сверхъестественного, все же несет на себе некоторые черты литературы
ужаса. Это рассказ о слуге, преследуемом хозяином, которого он уличил в
убийстве, написан с выдумкой и искусством и с удовольствием читается даже в
наши дни. Драматическая версия романа под названием "Железный сундук" также
имела большой успех. Однако Годвин был слишком учителем и мыслителем, чтобы
создать