значении этого ритуала. Но масонские историки, занимающиеся изучением происхождения символов и знаков, ритуалов и церемоний Искусства с точки зрения антропологии, честно признают, с одной стороны, весьма малую вероятность существования исторических подтверждений легенды о Хираме, и с другой стороны, ее предельную схожесть с целым рядом мифов и легенд многих народов. “Египетская легенда об Осирисе и Горе, скандинавский миф о гибели Бальдура, палестинский — о гибели Адониса, — все они художественно передают историю Солнца, которое погибает каждый вечер, чтобы воскреснуть наутро; а кроме того, — ежегодную победу зимы над летом, которое снова возвращает земле свет и жизнь в сиянии весны”. Мы знаем, что “когда религия принимает “антропоморфические” формы, то есть, когда ее боги приобретают псевдочеловеческий облик... смерть и возрождение природы в них передаются через описание гибели и последующего воскресения бога или богочеловека... Как можно прочесть у Иезекииля, поклонение погибшему богочеловеку-герою существовало среди женщин-идолопоклонниц в Иерусалиме, которые устраивали “плач по Фаммузу”, который превращался в бурную радость по его воскресении во славе и силе. А также существовали “мистерии” и тайные культы... которые внушали инициируемым убеждение, что они тоже пройдут через смерть для достижения жизни вечной. Так, в одном из священных гимнов Атису говорится: “Смелее, о посвященные, потому что бог спасен; так и вы будете спасены от напастей”; а в гимне Осирису — “Как верно, что жив Осирис, так же верно, что и он (инициируемый) будет жить; как верно, что Осирис не умрет, так же верно, что и он не умрет; как Осирис не исчезнет, так же верно, что и он не исчезнет”.
“Предельно углубляясь в самую отдаленную историю нашего вида, — пишет профессор Эллиот Смит, — невозможно не придти в восхищение от той настойчивости, с которой — в течение всего своего развития — человек (подвида sapiens) искал эликсир жизни для того, чтобы добавить “жизненности” умершим (существование которых разум отказывался признать оконченным), продлить дни активной деятельности живым, вернуть молодость, обезопасить себя самого от покушений не только времени, но и обстоятельств. Иными словами, эликсир, который он искал, должен был быть чем-то, что принесет ему удачу в любых обстоятельствах жизни и того, что последует за ней. Большинство современных амулетов, ладанок, камней, отвращающих сглаз, приметы, “помогающие” в делах любви и спорта, излечении тела и разума, в приобретении богатства или обеспечении своего существования после физической смерти, — все это рудименты этого древнейшего и настойчивого стремления к обладанию теми предметами, которые наши давние предки полагали “дарующими жизнь”.” Комментируя этот пассаж, преподобный Хью Росс Уилльямсон пишет: “В то время как огромное множество людей, что тогда, что сейчас, удовлетворялись и удовлетворяются суевериями и предрассудками, всегда были и те, кого их природа влекла — и разумом, и душой — несравненно глубже в поиски Того, что даст им ни с чем не сравнимую мощь и в этом мире, и в том, в поиски Того, что может восприниматься и как эликсир жизни, и как философский камень, и как непроизнесенное и непроизносимое Слово, и просто как образ жизни. Именно эта необходимость вызвала к жизни тайные инициационные культы, которые обещают такое знание своим адептам... В инициационных обрядах такого широко известного культа, как египетский... насколько представляется возможным его восстановить... новопосвященный проходил особый обряд, который состоял в священной инсценировке, в процессе которой он проходил через ритуальные смерть и воскресение для того, чтобы, восстав из символической могилы, спастись. Перед инициацией он проходил разнообразные испытания и в течение своей “смерти” “бывал проводим через все стихии”. На следующее утро он представал перед всей конгрегацией, облаченный в священные одеяния, в образе солнечного бога, которого олицетворял собой — то есть он проходил через смерть и воскресение вместе с Богом-Солнцем”.
Бр.: Уилмсхерст пишет, что поскольку мистическая смерть — “это процесс, представляющий собой “серьезнейшее испытание твердости духа и верности” и борьбу с самим собой, от которой уклонится всякий слабый сердцем и самовлюбленный, инициационные системы всегда предлагали наглядный пример, долженствовавший помочь тем, кто был готов принести положенную жертву, и поощрить их к этому.