о том, как тесно в сознании китайцев срослись китайский даосизм и пришлая религия буддизм. Словом «блаженный» здесь и далее в большинстве случаев переводится китайский термин «сянь». В отечественной литературе этот термин передается также словами «небожитель», «бессмертный», «святой».
10) Лао-цзы, он же Лао Дань, Ли Эр — легендарный основоположник даосской традиции, впоследствии ставший верховным божеством даосской религии под именем Высочайшего Старого Правителя. По преданию, Лао-цзы жил в VI веке до н.э. и занимал должность хранителя архивов династии Чжоу. В конце концов он ушел на Запад, оставив людям свое сочинение «Книгу о Дао и Совершенстве» (Дао-Дэ цзин), ставшую главным памятником даосской традиции.
11) По обычаю, родоначальник духовной школы в Китае, будь то какое-либо направление в даосизме или буддизме, народная секта или даже школа ушу, составлял особую словесную формулу (мантру), включавшую в себя разное количество иероглифов. Порядок иероглифов в этой формуле обозначал смену поколений, так что каждый послушник школы должен был иметь в своем имени иероглиф, обозначающий порядковый номер его поколения.
12) Имеется в виду Лао-цзы.
13) Такое название медитативной позы в даосизме происходит оттого, что тело подвижника уподоблялось алхимическому тиглю, в котором путем смешения Огня (стихии сердца) и Воды (стихии почек), а также других энергетических субстанций вырабатывался «эликсир бессмертия». (Ср. с буддийскими терминами «полулотос» и «лотос».)
Часть первая. НАЧАЛО ПУТИ
Глава III. Собирание духа
В беседах с нами Ван Липин говорил о девяти этапах своего совершенствования в Дао. Сейчас речь пойдет о втором этапе, который называется «собиранием сердца, взращиванием природы». Смысл его тоже заключается в «закалке сердца», однако требования к ученику предъявляются куда более строгие и сложные: теперь ученик должен отрешиться от всего внешнего и полностью сосредоточиться на внутренней жизни духа.
Он должен научиться осознавать малейшие метаморфозы в себе. А это намного труднее, чем сидеть одному в темной комнате.
На ceй раз учителя заставили Ван Липина сидеть в узкой, сырой яме, где Ван Липину приходилось дышать затхлым, напоенным терпкими испарениями воздухом. Место для медитации, по обычным меркам, самое неподходящее. Однако в том, что старики подыскали для своего юного ученика эту яму, был своп смысл. Впрочем, уразуметь его непосвященным было бы нелегко. Даосы вовсе не думали следовать известной поговорке, гласящей:
«Где жить неудобно — там вырастают необыкновенные люди». Они руководствовались совсем другими соображениями: чем глубже мы погружаемся и землю, в царство сырости и мрака, тем ближе мы к истокам женского начала инь. Земля, как известно, является субстратом всех мировых стихни, пределом начала инь.
Когда инь достигает предела, рождается начало ян. Сырость же есть стихия воды, питающая все живое. Согласно порядку Восьми триграмм в «Книге Перемен», триграмма Кунь (Земля) и триграмма Кань (Вода) занимают нижнее положение. В комментарии к «Книге Перемен» говорится: «Под знаком Кунь все сущее обретает жизнь». Хранить покои, оберегать пустоту—таковы свойства триграммы «Земля». Не потому ли старые даосы заставили Липина медитировать в яме?
Конечно, Ван Липин еще не понимал истинных мотивов столь странного решения учителей. Он просто спрыгнул в приготовленную для него яму и по приказу стариков зажег в ее углах по три благовонных палочки. Вскоре яма наполнилась душистым дымом. Он сел в позу для медитации, но, посидев некоторое время, заметил, что дым и сырость в яме сгустились настолько, что ему стало трудно дышать. Тут «дикая природа» послушника не выдержала, и Ван Липин громко позвал на помощь. На его крик прибежал Ван Цзяомин и приказал ему сидеть как положено и не шуметь, иначе все его труды окажутся напрасными. Пришлось Ван Липину повиноваться.
Но, как ни старался, медитировать в этой темной, сырой и узкой, как гроб, яме было невмоготу. «Учитель, кажется, ушел в дом, — подумал Ван Липин. — Вернется он еще нескоро. Сяду-ка я поудобнее, передохну немного». Липин прислонился к стенке ямы, выпрямил
ноги и всласть потянулся. Но не успел он сообразить, что к чему, как узкое темное пространство ямы-камеры преобразилось в какой-то просторный и светлый зал, перед ним восседали в неведомых ему старинных нарядах все три учителя, и лица их были озарены пурпурным сиянием. Взмахнув шелковым веером, старший наставник грозно крикнул Липину: «Негодяй! Ты смеешь