точки зрения, Матте-Бланко сходным образом считает, что Бессознательное существует и действует в больше чем в трех измерениях, а трехмерность связана с ограниченными возможностями сознания. Одним из результатов этой гипотезы является разоблачение ума в роли трехмерного сосуда, содержащего объекты.
Короче говоря, революционная важность этих новых идей состоит в освобождении объекта от привязывания его к драйву и в способности увидеть, что сам драйв, вместе с аф-фективным содержимым, которое его окружает, являются просто означающими, т.е. посла-ниями от более глубокого нуминозного означаемого, безграничного, невыразимого и хаотич-ного - хотя хаотичным образом все же организованного - Бессознательного как такового. Польза всего этого для концепции объекта прежде всего в том, что объект освободили из рабства драйва. Кроме того, уродливые формы, которые принимают интернализированные объекты, теперь можно понимать как попытки схватить, удержать, объяснить и совладать с бессознательной безграничностью, хаосом, сложностью, бета-элементами, вещами-в-себе, Реальным, - все эти концепции трансцендируют ведомые драйвами объекты логического позитивизма и взывают к воображению древних эпох.
Из-за ослепительного света эпохи Просвещения сверхъестественные духи, создания или демоны старых времен вместе со своими космологиями постепенно поблекли и были преданы забвению. Их былое сверхъестественное предназначение было забыто, но их следы отчеканились в алхимии нового «научного» лексикона, так что духи их неожиданных приемников («внутренних объектов») продолжают являться человеческим существам с наступлением модернизма до современного пост-модернизма. Как я уже упоминал, я не имею специальной подготовки в теории архетипов. Вместо этого я буду довольствоваться поиском в далеких пространствах литературы, мифологии, религии и даже в повседневной бытовой жизни, чтобы извлечь некоторые третьи формы, которые устрашают, очаровывают, порабощают человечество с незапамятных времен.
Я считаю, что термин «объект» не оправдывает более глубокого психологического зна-чения, которое он должен был выражать, что он пребывает как бы в «картезианской ссылке» или в роли «беженца», редуцированный до более низкой ограниченной роли буквальной, конкретной маски или иконы, скрывающей явление более глубокого скрытого внутреннего космического порядка, причем парадоксальным образом он как определяет этот скрытый по-рядок, так и в свою очередь определяется им (Grotstein 1981). В конечном счете, я говорю о нумнозном, невыразимом и сверхъестественном качестве отношений между объектом и этими третьими формами.
История концепции объекта.
Термин объект является продуктом эпохи Просвещения вообще и в особенности логи-ческого позитивизма. Он возник вслед за декартовским различением между res cogitans и res extensa. Возможность отделить мыслящее (и/или воспринимающее) я от объекта его созерцания привела к развитию концепции объекта мышления или восприятия. Вследствие этого объект превратился в арматуру фундамента физики, медицины и других наук. В сущности, он стал обозначать конкретное, измеримое – и, следовательно, поддающееся определению - явление. Можно найти подходящую аналогию с концепцией шизофренического транзитивизма - действие субъекта на объект (мысли, чувства, восприятие, непосредственное воздействие), которое в этом примере независимо от творца, но на которое он односторонне влияет или контролирует. Этот феномен может быть изображен как субъект*объект, где стрелка представляет однонаправленную трансформацию. Начиная с Гегеля мы стали понимать взаимную природу этой связи субъект*объект. Эта взаимосвязь между субъектом и объектом лучше иллюстрируется двусторонней стрелкой, чем знаменитой гегелевской аллегорией диалектики «господина и раба» (Kojeve 1934-5).
Сама концепция диалектики подразумевает, что существует скрытый порядок или со-гласие между тезисом и противостоящим ему антитезисом. Скрытый порядок до некоторой степени аналогичен роли aedile в древнеримских играх и стоящему за ним самому императо-ру. Aedile был лицом, который выводил на арену гладиаторов, чтобы они «бились на смерть ради чести». Но, в отличие от этих состязаний, победитель должен в последний момент смягчиться, если верить прочтению Гегеля Кожевским, потому что слава, которую он жаждет обрести за счет раба-жертвы, столь же кратковременна и преходяща, как и у жертвы. Как следствие, формируется взаимная активная*пассивная ситуация, подвергающаяся бесконечным сериям диалектических изменений и трансформаций.