Нил Доналд Уолш

Беседы с Богом (необычный диалог). Книга 3.

мое общество. Каждый говорит мне это.

Это один из тех грехов отцов, которые переходят на сына.

Твои собственный опыт учит тебя одной вещи: любить кого-нибудь изо всех сил —самая приятная вещь на свете. И несмотря на это, твои родители, учителя, священники * Опять непереводимая игра слов приберегать—toresene хр1иитьвр-ч-рв-— t •i hold ill reserve говорят тебе совсем другое — что любить таким образом ты можешь одновременно только одного человека. И мы говорим сейчас не только о сексе. Когда ты так или иначе выделяешь одного человека из двух, у тебя часто возникает чувство, что ты предаешь другого.

Точно. Именно так мы понимаем эту ситуацию.

Значит, ты испытываешь не подлинную любовь, а какой то подложный вариант любви.

До какой степени подлинная любовь может быть выражена в рамках человеческого опыта. Какие ограничения мы накладываем — на самом деле некоторые сказали бы должны накладывать — на ее выражение. Если дать неограниченную волю всем социальным и сексуальным энергиям, к чему это может привести является ли полная социальная и сексуальная свобода отказом от всякой ответственности — или ее вершиной.

Любая попытка ограничить естественное выражение люби является отрицанием ощущения свободы — а значит, отрицанием самой души Потому что душа есть персонифицированная свобода. БО! есть свобода по определению, потому что Бог беспределен, у Heт о нет никаких ограничений. Душа—это Бог в миниатюре. Поэтому душа восстает против наложения любых ограничении и, принимая внешние ограничения, всякий раз умирает заново.

В этом смысле само рождение есть смерть, а смерть есть рождение. Поскольку при рождении душа оказывается стесненной ужасными телесными рамками, а смерть — избавление от этих ограничении То же происходит во время сна.

Душа возвращается к свободе — и вновь испытывает радость выражения и опущения своей истинной природы.

Но может ли она выражать и ощущать свою истинную природу, пребывая с телом?

Это тот вопрос, который ты задал, и он подводит нас к причине и цели самой жизни. Если жизнь с телом — не что иное, как тюрьма или ограничение, то какая от этого может быть польза и в чем ее смысл или хотя бы оправдание?

Да, я думаю, это именно то, что я хотел спросить. И я спрашиваю это от имени всех существ, живущих повсюду, которые ощущают ужасную ограниченность человеческого существования. И я говорю сейчас не о физических ограничениях...

...Я знаю, что не о них...

...а об эмоциональных и психологических.

Да, знаю. Понимаю. Но тебя волнует все, что с этим связано.

Да, конечно. Только дай мне закончить. Всю жизнь меня глубоко огорчает то, что мир не может позволить мне любить любо! о человека именно так, как я хотел бы его любить.

Когда я бь1д молод, мне не разрешали разговаривать с незнакомыми людьми или говорить не то, что следует. Помню, как однажды мы с отцом проходили мимо бедного человека, просившего милостыню. Я сразу пожалел его и хотел отдать ему несколько пенни, которые были у меня в кармане. Отец остановил меня и поскорее повел дальше. Подонок, — сказал он. — Это просто подонок. Так отец называл тех, чья жизнь не соответствовала его представлениям о том, каким должен быть достойный человек.

Потом я вспоминаю жизнь своего старшего брата, который не только не жил с нами, но его не пустили в дом даже в канун Рождества из-за каких-то разногласий с моим отцом. Я любил брата и хотел, чтобы в этот вечер он был с нами, но отец остановил его у двери и преградил вход. Мать была удручена (это был ее сын от первого брака), а я был просто в недоумении. Как мы можем не любить или не хотеть видеть брата в предрождественский вечер из-за каких-то разногласий?

Что это за ужасные разногласия, если они могут испортить рождество, когда прекращаются даже войны и объявляется перемирие на 24 часа?