воочию. Огромная эллипсоидообразная полость оранжевого цвета, выстилающая левую сторону тела, окружая сердце, стала затяги- ваться какой-то белесоватой мутью, в чувствах вызывая то, что называ- ется душевным осадком. Я начал чувствовать, что Вика в моих проблемах сейчас не при чем. Я захотел ее успокоить. Я подошел к телефону и наб- рал ее номер. Она была еще дома.
-Я начал сейчас понимать, что ты здесь не причем. Извини меня.
Она хмыкнула: Смешной! -До свидания, - сказал я.
-Счастливо. С облегчением положил я трубку и начал опять слушать себя.
Но на этом мои приходы к Вике не закончились. Вскоре ее доканы- вания меня начались снова. Я пошел к ней опять. Ее мать не запустила меня в дверь.
-Я лежал в психиатрической больнице, - говорил я ей через дверную щель. - А она продолжает проводить со мной свои эксперименты. Если она их не прекратит, и если со мной что-нибудь случится, с ней разберутся мои люди.
-Если ты еще хоть раз придешь сюда - я вызову санитаров из псих- больницы.
Каждый остался при своем мнении.
В ту ночь у меня опять с вечера шли разборки. Опять Павитрин гнал меня в психбольницу. Уже под самое утро я отправился сдаваться.
Город жил своей жизнью. Кто-то шел куда-то или возвращался отку- да-то, где-то заканчивались гулянки, и их участники ловили ночных так- систов. Смотреть это было интересно. Это всколыхивало мои чувства при- ятными и забытыми воспоминаниями и освежало мою голову от проекций и проектировщиков. Но все равно эта жизнь была вне меня. Не знаю, чьи дела были важней, но я шел вверять свою жизнь психиатрам. Но мне не было дано это сделать.
Когда до больницы оставалось меньше квартала, я зашел в близнахо- дящийся двор и сел на скамейку для окончательного обдумывания своих действий. Это обдумывание повернуло меня домой. Я шел по середине до- роги, пользуясь пустотой ночи. С обеих сторон головы выясняли отноше- ния хозяева голосов. Я, расслабившись, и наслаждаясь свободой, слушал о чем они говорят. Павитрин невзлюбил Вику за то, что она настраивает меня против него, и, пользуясь тем, что в его ведении была большая часть моей головы, стал использовать это, подстраиваясь под Викин го- лос, выводя меня из себя, а также настраивая меня против нее в откры- тую от своего лица. Несмотря на то, что я знал, что Павитрин использу- ет меня только как орудие для выполнения своих замыслов, тем не менее я и сам был настроен против Вики после событий последних дней. Я чуть не пошел к ней среди ночи выяснять отношения с ней и ее отцом, пообе- щавшим меня изрубить на мелкие кусочки ножом для шинковки капусты, ес- ли я хоть пальцем трону Вику. Во мне не было беса противоречия. Я хо- тел только, чтобы она перестала появляться видениями в том качестве, в каком она появлялась передо мной, издеваясь надо мной так, как будто соотношение силы, ума и возраста ей позволяло это делать. Не знаю ка- кая, но какая-то сила повернула меня от их дома. Возможно, это был мой собственный компромисс с самим собой, так как стопроцентной увереннос- ти в том, что это происходит в объективной реальности, у меня не было, а просто так осуществлять свои угрозы я просто не имел права. Иначе бы я просто стал не собой, сделав это. Тем не менее, когда я пришел до- мой, разборки продолжились. Павитрин мне так внушал убить Вику, что я начал колебаться. Ты не мужчина, если это не сделаешь, она же тебя убивает. Я же не мог себя поднять, чтобы пойти на это, хотя душой это уже делал. В это время ко мне на ум пришли слова доктора Фалькова из его книги Идеальное сознание, которую я прочел этой зимой: Даже су- масшествие не может оправдать убийство. Это означало, что в случае Викиной невиновности я буду нести этот грех до тех пор, пока его не искуплю, пока меня не простят ее родители. Я остался сидеть в кресле, а потом лег спать.
Спустя неделю, когда я работал на огороде, я пережил такое раска- яние по поводу всех этих своих мыслей, что не знал как его искупить. Я написал Вике объяснительное письмо по поводу всех прошлых наших отно- шений с ней, оправдываясь, что я имел право так относиться к ней и ко- торое она, разорвав после прочтения на две части, одну половину оста- вила себе, вторую отдала мне. Все это было очень непонятно.
По сюжету психоза, из которого я выходил не только субъективно, но и объективно, я принял посвящение от всех его участников, в первую очередь от вымотанного Павитрина, который меня, хотя и оказавшегося в таком положении, не смог сломить. Я лежал в то утро в постели. Ночь я не спал, посвятив ее парапсихологической