и моя резкость заставила ее переменить свой тон.
-Я просто так сказала. Ты прости, если я тебя задела.
-Хорошо, прощу. Последний раз, - сказал я сквозь зубы.
Простить ее за это и еще один случай ее выражения я не мог несколько лет. Хотя относился к ней спокойно. Я не знал больше, что от нее можно еще ожидать, хотя эта женщина делала добра нам, как никто другой.
В поезде я познакомился с двумя девушками. Одна из них ста- ла со мной флиртовать. Когда она узнала мое имя, то сказала, что у нее есть знакомый Миша. Я не выдержал ноту разговора и ее флирт с разочарованием оборвался. Я же почувствовал, что у меня оборвано все духовное тело. Я опять чувствовал его из обрывков.
Мне подумалось, что чтобы выдержать ноту ее флирта и одновре- менно закрыть перед ней свою душу, мне нужно было сказать, что у меня есть знакомая девушка Инна, так как эту мою собеседницу звали Инной. После ночи мук я решил сделать это завтра утром.
Утром я подсел к ним в купе и за картами к слову сказал, что у меня тоже есть знакомая Инна. Девушки заинтересовались, но определив, что ее не знают, потеряли к ней свой интерес. Я же был удивлен, так как она и не пыталась брать разговор в свои руки, чтобы вытягивать из меня душу дальше. Этот случай был один из многих, показавший мне, что я, если не совершенно, то существенно не понимаю людей.
Был, правда, еще один момент, на который я обратил внима- ние. Всю ночь, часов до четырех утра, пока я не мог заснуть от боли, я проклинал Инну на чем свет стоит. Утром она была бледна и говорила, что у нее больна печень хронически. Я же был уве- рен, что это результат моего бодрствования. Тем более, что их купе находилось рядом с нашим, и я слал проклятия в стенку ваго- на. Но этого, понятно, ей не сказал.
Комары закусывали. Но спать хотелось еще больше, чем защищаться от них. Я пытался расслабиться как-нибудь так, чтобы отключить чувство боли от комариных укусов. Не получалось.
Поэтому я пытался вжаться в себя, чтобы забыться в дреме.
Но тут, вжавшись в себя, я почувствовал себя под кожей руки, на которой сидел комар. Он сидел прямо надо мной. Я чувствовал все его переступления лапками по моей коже и, до тонкости, все ощущения того, как он начал вводить свой хоботок в одну из моих пор на коже.
Такое целостное и детальное ощущение как поверхности своей кожи, так и деятельности комара боль от его манипуляций, тоже становилась объектом исследования. Но скоро мне все это надоело и я его согнал. Это было на морском вокзале в Холмске, во время ожидания утра.
Мне на глаза попалась газета, в которой было объявление об открытии в Южно-Сахалинске курсов медитации под названием: Мир в тебе. В этом было что-то знакомое.
На Сахалине с сестрой перед отъездом произошла ссора.
Уезжали мы паромом через Татарский пролив.
Машина выехала со двора и направилась в сторону Южного. Я сидел на заднем сиденье и колыхался в такт покачиваниям машины на ухабах. Можно было бы сказать, покачивался, и частично так оно и было. Мое тело наполняла до краев какая-то прозрачная жидкость, от воды отличавшаяся только своей некоторой тягучестью. Самое близкое сравнение с ней - цитоплазма растительной клетки. Эта жидкость была теплой или создавала тепло, и, в общем, мне было хорошо, за исключением некоторого неудобного чувства на душе и того, что эта жидкость создавала некоторое ощущение потливости. Было ли так на самом деле, я не знаю. Себя не ощупывал.
В Южном я вел себя, как обычно - обошел все возможные близлежащие торговые точки в поисках развлечений.
Когда мы в автобусе подъезжали к Холмску, я почувствовал то, что я воспринял расплатой за сестру. Точнее это было началом того. Нечто, спускаясь от коры больших полушарий в голову вниз и на время перекрыв мне мой взгляд, пронзило меня болью и вызвало угрызения моей совести. Однако я не чувствовал себя виноватым и стал этому чувству сопротивляться.
На паром сели без задержки, и после отплытия начало происходить нечто невероятное, что я воспринимал прямо так, как видел.
Спустя год я бы сказал, что происходила перестройка моих духовных тел. Стоя вечером на палубе, я увидел, как нечто в виде полубюста снимается с моего тела, вызывая у меня самое сердечное раскаяние за то, что я Татьяне сделал. Оно было тем более раскаянием, что я увидел ее открытость на себе. Фрагмент ее духовного тела от головы до груди сорвался с этой же части моего тела с куском энергии, вызывая у меня прилив жалости к ней за то, что она раскрыта сердцем, а я бил ей в самую душу.
Но такое