вес больший, чем дежурным по группе.
Там, после работы офицеров было поменьше, чем людей в части, а значит и свободы побольше. Среди солдат и сержантов были специалисты, рабо- тавшие до армии и здесь крановщиками на мостовых кранах, электриками, сантехниками и дизелистами. Во время авральных спецработ они сутками могли не появляться в группе, за что получили прозвище дети подзе- мелья. Стартовый комплекс охраняла рота охраны, а другие группы рабо- тали на других объектах 31-й площадки и нашей части и отвечали за них.
Понятно, что каждый человек в душе оставляет след. Их у меня в ней от армии много самых разных размеров. Но 2 человека оставили в ней самые яркие, хотя сейчас, понимая причины этого выделения, я не хотел бы так говорить. Гена Текунов, Саша Водчиц, Андрей Миронов, Володя Мельник, Юра Бурмистров - где вы сейчас?
Я хотел прекратить медитацию. Ведь 8 лет назад я был счастлив и без нее. Но я не мог. Во-первых, от иного удачного отгона какой-нибудь мысли я получал огромное наслаждение. Правда, это бывало редко. Обыч- но, когда я забывал об этом и смотрел телевизор. Этим отгоном я словно попадал в точку. Это меня удивляло. В своем ревностном отгоне мыслей я начинал чувствовать какое-то постороннее вмешательство. Словно что-то меня заставляло это делать. На ум постоянно приходили слова Павитрина, сказанные им в августе 91 года: Сидишь просто и отгоняешь мысли. Но эти слова могли бы и не приходить, так как видения и эманации, посто- янно возникающие и раздражающие правое полушарие сами показывали, кому я обязан постоянным желанием углубиться в себя при помощи медитации.
Было тридцатое апреля - день рождения Павитрина. Я шел по городу, возвращаясь домой. Мои глаза от постоянного напряжения и раздражения были красными. Идти к Павитрину или нет, я не знал. Я зашел в Книжный мир, купил Даосскую йогу, еще не зная буду ли я ее дарить ему или нет. Меня не покидал страх, что и эти мои действия делает Павитрин мо- ими руками. А потом подскажет мне прийти к нему на день рождения. Дома я сел в медитацию. Перед внутренним взором замелькали сцены сюжетов прошлогоднего психоза. Вскоре я дошел до его начала. Перед глазами стояла картинка из-за чего началась у меня ссора с Павитриным на дис- танционной связи. А она началась из-за того, что я, не разобравшись в голосах, стал валить всю вину своего положения и состояния на Павитри- на, в то время как он хотел мне дистанционно помочь, защитив мою раск- рытую психику от моих подруг, которые, используя свои супраментальные способности, издевались надо мной как хотели. Значит, он не виноват, он сделал все что мог, чтобы помочь мне тогда. А то, что происходило в течение этой зимы - лишь следствия того моего письма. Я встал, одел- ся, взял книгу и пошел к его родителям. Не доходя до его дома, я услы- шал Славин удивленный голос: Миша, Павитрин же твой враг! Надо лю- бить своих врагов -убежденно ответил я. Голоса оставили меня в покое.
У Трифона Сигизмундовича в гостях были почти все родственники. Вадим меня встретил, меня посадили за стол, положили полную тарелку еды, на- лили полную рюмку вина, от полноты чего я отказался, сославшись на то, что мне нельзя. Я боялся хмеля, начинающего кружить мне голову. Боял- ся, наверное, зря, и не своим страхом. Несколько случавшихся застолий показали мне устойчивость моей психики большую, чем у постоянных гу- ляк. Я смотрел на Павитрина, пытаясь увидеть в нем то, что я совсем недавно слышал от него внутри себя. Но по нему не было заметно ничего, что мог я ожидать. В нем вообще не была заметна та сила и те способ- ности того Павитрина, которого я слышал внутри себя. Трифон Сигизмундо- вич пораспрашивал меня о насущном житейском. Некоторое неудобство, несмотря на то, что на него никто не обращал внимания, все же присутс- твовало. После застолья мы с Вадимом вышли на улицу. Там стояла их ма- шина, в которую мы сели. Когда он говорил, я видел какое-то зеленова- тое пространство иного рода, чем обычный воздух, похожее на неокрашен- ные клетки лука под микроскопом, окружавшее его голову. Одновременно я чувствовал прямое свое проникновение в эту область пространства, также как некоторую свою открытость для внешних влияний. Одновременно с этим я начинал чувствовать себя с ним уверенно. Я не терял своего лица в ходе всего общения, несмотря на все те ужасы, которые я переживал от него у себя дома. В это время подошел Зиновьев Сережа. Сев на первое сидение и поздоровавшись, он, задав мне 2 вопроса о жизни и обсудив с Павитриным свое какое-то дело, пошел домой. Он