Лев Толстой

Исповедь

что это такое и отчего этот человек пришЕл в такое жалкое, отвратительное, безобразное состояние? И когда узнаЕт, что это общая участь всех людей, что ему, молодому царевичу, неизбежно предстоит то же самое, он не может уже ехать гулять и приказывает вернуться, чтоб обдумать это. И он запирается один и обдумывает. И, вероятно, придумывает себе какое-нибудь утешение, потому что опять весЕлый и счастливый выезжает на гулянье. Но в этот раз ему встречается больной. Он видит измождЕнного, посиневшего, трясущегося человека, с помутившимися глазами. Царевич, от которого скрыты были болезни, останавливается и спрашивает, что это такое. И когда он узнаЕт, что это -- болезнь, которой подвержены все люди, и что он сам, здоровый и счастливый царевич, завтра может заболеть так же, он опять не имеет духа веселиться, приказывает вернуться и опять ищет успокоения и, вероятно, находит его, потому что в третий раз едет гулять; но в третий раз он видит ещЕ новое зрелище; он видит, что несут что-то. -- Что это? -- МЕртвый человек. -- Что значит мЕртвый? -- спрашивает царевич. Ему говорят, что сделаться мЕртвым значит сделаться тем, чем сделался этот человек. -- Царевич подходит к мЕртвому, открывает и смотрит на него. -- Что же будет с ним дальше? -- спрашивает царевич. Ему говорят, что его закопают в землю. -- Зачем? -- Затем, что он уже наверно не будет больше никогда живой, а только будет от него смрад и черви. -- И это удел всех людей? И со мною то же будет? Меня закопают, и от меня будет смрад, и меня съедят черви? -- Да. -- Назад! Я не еду гулять, и никогда не поеду больше.

И Сакиа-Муни не мог найти утешения в жизни, и он решил, что жизнь -- величайшее зло, и все силы души употребил на то, чтоб освободиться от неЕ и освободить других. И освободить так, чтоб и после смерти жизнь не возобновлялась как-нибудь, чтоб уничтожить жизнь совсем, в корне. Это говорит вся индийская мудрость.

Так вот те прямые ответы, которые даЕт мудрость человеческая, когда она отвечает на вопрос жизни.

Жизнь тела есть зло и ложь. И потому уничтожение этой жизни тела есть благо, и мы должны желать его, говорит Сократ.

Жизнь есть то, чего не должно бы быть, -- зло, и переход в ничто есть единственное благо жизни, говорит Шопенгауэр.

ВсЕ в мире -- и глупость и мудрость, и богатство и нищета, и веселье и горе -- всЕ суета и пустяки. Человек умрЕт, и ничего не останется. И это глупо, говорит Соломон.

Жить с сознанием неизбежности страданий, ослабления, старости и смерти нельзя -- надо освободить себя от жизни, от всякой возможности жизни, говорит Будда.

И то, что сказали эти сильные умы, говорили, думали и чувствовали миллионы миллионов людей, подобных им. И думаю и чувствую и я.

Так что блуждание моЕ в знаниях не только не вывело меня из моего отчаяния, но только усилило его. Одно знание не отвечало на вопросы жизни, другое же знание ответило, прямо подтверждая моЕ отчаяние и указывая, что то, к чему я пришЕл, не есть плод моего заблуждения, болезненного состояния ума, -- напротив, оно подтвердило мне то, что я думал верно и сошЕлся с выводами сильнейших умов человечества.

Обманывать себя нечего. ВсЕ -- суета. Счастлив, кто не родился, смерть лучше жизни; надо избавиться от неЕ.

VII

Не найдя разъяснения в знании, я стал искать этого разъяснения в жизни, надеясь в людях, окружающих меня, найти его, и я стал наблюдать людей -- таких же, как я, как они живут вокруг меня и как они относятся к этому вопросу, приведшему меня к отчаянию.

И вот что я нашЕл у людей, находящихся в одном со мною положении по образованию и образу жизни.

Я нашЕл, что для людей моего круга есть четыре выхода из того ужасного положения, в котором мы все находимся.

Первый выход есть выход неведения. Он состоит в том, чтобы не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица. Люди этого разряда -- большею частью женщины, или очень молодые, или очень тупые люди -- ещЕ не поняли того вопроса жизни, который представился Шопенгауэру, Соломону, Будде. Они не видят ни дракона, ожидающего их, ни мышей, подтачивающих кусты, за которые они держатся, и лижут капли мЕду. Но они лижут эти капли мЕда только до времени: что-нибудь обратит их внимание на дракона и мышей, и -- коней их лизанью. От них мне нечему научиться, нельзя перестать знать того, что знаешь.