А. Стеклянников

Предназночение

лесной дороге в чащу. Между избой и флигелем, на месте их разговора, остался

кусочек пространства непробиваемой цементированной тишины.

- Здесь нет заведующего, нет управляющего.

- Но хоть расписание движения автобусов есть?

Женщина лениво скользнула по Сааху и его спутницам взглядом:

- Вы что, с Луны свалились?..

- С Солнца...

- ...какое расписание! Придет, так придет, а нет, так ждите до завтра.

Не одни вы такие. Хотя,.. такие, как вы, всегда везде одни. Эй, постойте, -

крикнула она вслед удаляющейся тройке, - во флигеле располагайтесь, там чище

и вообще... поспокойнее. - Последнее слово она произнесла тихо, с

ностальгической ноткой в голосе.

Они расположились во флигеле. Место было смурное, личности вокруг

непонятные. Это не мешало дроздам на кустах ольхи распевать во все горло.

Что за люди ютились на полустанке, было не разобрать под слоем черной

грязи, покрывавшей все лица, постройки и, казалось, даже воздух вокруг.

Кто-то так же, как и Саах, мечтал попасть в город, кто-то просто нагло жил в

избах вокруг, не спросясь разрешения, кто-то...

Саах сидел у окна, неподвижный, как статуя. Но даже в статуе есть

скрытое движение. Неподвижность его шла из глубины веков, седых

напластований, того, что было до нас. Эта неподвижность, застывшая,

вспученная, может быть, первая волна жизни на Земле, грозная и архаичная,

чуждая в своей слепоте всему на свете, проходила через то, что люди называли

Саахом, через прозрачный, неподвижный футляр без стен, яйцо без скорлупы,

уплывала, вибрируя, за горизонт и соединялась где-то выше с ликующим в своем

безмолвном неистовстве океаном Радости, в котором вселенная была пузырьком

пены, рожденным взором Сущего. Все это было схвачено мгновенной вечной

секундой в момент наивысшего порыва и обездвижено, запечатлено в своем

многообразном движении. Губы его шевелились беззвучно. даже Йу со своим

тонким слухом не смогла бы разобрать ни слова; язык Сааха, повинуясь воле,

ткал загадочную вязь: "...о, Мать, Мать, я не прошу переживаний, озарений.

Делай этот инструмент готовым, рушь его, строй, тряси, заполняй. Ты знаешь

все! Я не буду просить могущества, потворствуя Сааху, но помоги мне

избавиться от себя, забери меня от меня. Он - твой, как и я весь. Путь

долог, но, как надо, так пусть и будет. Отдаюсь тебе, раскрываюсь..." Свет в

его глазах ушел на дно зрачков, но неподвижность, облако тишины вокруг

существа его остались.

Нат слегка коснулась его запястья, он повернул голову:

- Который час?

- Два... Здесь можно пообедать.

Йу подняла голову от книги, встретив взгляд Сааха, улыбнулась и,

захлопнув книгу, встала. Втроем они вышли.

Закусочная освещена была скромными десятиваттками. Некая демоница в

белом колпаке раздавала тарелки с пищей. Вареные бычьи сердца, истекающие

жиром, наваленные на полуметровые подносы, сочные пельмени в кулак

величиной, толстые ломти розовой ветчины, куски свиной печенки. Все было

аппетитно, страстно и сочно. Стоял низкий гул голосов, жара и дым от

папирос. Шла "заправка" перед беспокойной ночью. Когда они вошли, еж толпы

ощетинился стрелами алчных взглядов, пожиравших плоть двух незнакомых

женщин, лишь разжигавшую страсти от кажущейся неприступности обеих жертв.

Просто шагая, за Йу вошел Саах. Неподвижный взгляд его останавливался на

каждом лице лишь на секунду, глаза в ответ наливались кровью и...

опускались, не в силах стерпеть. "Мощь власти чистоты заставит возрастить

цветы, не будь тех буйно в рост стремящихся игл мрака, на коих нежный взгляд

отточит силу воплотить мечты... Доколе грязью пачкать меч?! - сказал бы Рем

на все это.

Саах взял себе большую тарелку пельменей, уселся за стойку, и, уплетая

их один за другим, впитывал события. Его черный бездонный взгляд время от

времени встречался с пылающим пронзительным взглядом поварихи, и она томно

опускала глаза, краснея от приливающей страсти. Как ее тянуло к нему!.. Саах

равнодушно скользил взглядом поверх голов... Он задыхался. Кусок не лез в

горло, изголодавшееся тело отказывалось принимать пищу. Он посмотрел в упор

на Йу и Нат. От первой веяло чистотой, любовью и свежестью, от второй -

силой, поддержкой и простотой. Всех троих окружало нечто, как будто