А. Стеклянников

Предназночение

полуостров, город,

континент... Было ощущение, что мгновенно сменили декорацию. Потемнело небо,

обрушились наименее прочные части стен и перекрытий, Сааха подняло

невероятной силой, пронесло через зал и швырнуло в кучу ковровых рулонов,

спасших его тело от расплющивания и разлучения с душой. Последнее, что он

видел, это летящие человеческие тела, разбивающиеся об углы кирпичной

кладки, стены, полустенки, полы и потолки. Затем в окна и двери хлынул вал

озерной воды, проломивший несколько перекрытий, разделяющих зал на комнаты,

с оглушительным шумом пронесся по помещениям, от подвалов до чердаков,

дочиста промывая их, не оставляя ни соринки, ни коврика в центральной

анфиладе залов. Сааха подняло, понесло, ударило... И дальше была тьма, лишь

монотонный голос подсознательного ума: смена реальности... смена

реальности...

x x x

Он открыл глаза. Великая пустота душевная наблюдалась. Все выгорело,

было выбито, вытоптано, выжжено, вымыто, вытравлено. Все человеческое. Одно

"Я"-горящее и плотное тело, один вакуум. Но существо с вакуумом жить не

может. Кто он? Ладно, назовем себя для начала Саахом, а там узнаем...

Неплохое имя. Он встал. Где он? Кирпичные мрачные стены, гулкие залы,

высокие потолки. Тюрьма? Нет, слишком много дверей и окон. Музей? Где же

тогда экспонаты? Замок? Чей? Он встал, пошел, чутко прислушиваясь к гулкости

собственных шагов в серости тишины. Завернул за угол и отшатнулся: тела

лежали тут и там, очевидно давно, высохшие, сморщенные, кое-где виднелись

голые скелеты. Разбросаны были истлевшие остатки низких столиков, выцветшие

рулоны, напоминающие скатанные ковры; все было старо, даже древне. Здесь

похозяйничали века, если не тысячелетия. Но где же он? Промозглый сырой

сквозняк выл в нишах, серое безмолвие пустоты сжимало сердце стальными

когтями. Он прошел по переходам, спустился и вышел из замка в душный сумрак

утра, в пустоту никому не нужного дня. Небо было смурным и тревожным,

красное солнце мрачно зияло в пустоте небосвода, волны с шумом плескали в

берег, но звуки эти не наполняли покоем; они были бессильны нарушить мертвое

безмолвие мира. Одинокий свист ветра, гоняющего клочки сухой травы по

красному песку пляжа и болезненная пустая тишина... Он долго глядел вдаль,

до слез напрягая глаза, потом сел на песок, задумался и тихо произнес: "Ну,

господин Саах, как бы вы хотели умереть?.."

Он долго шел по пустынной равнине и вдруг набрел на две железных полосы

рельс, заржавевших, на прогнивших шпалах. Он некоторое время размышлял, но

потом решил, что раз уж кто-то начал с ним эту кошмарную игру, то нужно идти

до конца. Конца чего?..

Через десяток километров на башмаках появились первые дыры, а натертые

ступни давно кровоточили. И он махнул бы на все рукой и завалился бы спать

под первый попавшийся куст, если бы не увидел вдали какие-то циклопические

строения. Что ж, возможно, там он найдет то, что ищет... Саах долго пытался

понять, что же он ищет, но в конце концов оставил эту затею и положился на

собственные ноги. И они привели его в город. Прошлепав по нескольким

пустынным улицам, обходя опрокинутые трамваи и троллейбусы, он отчаялся

найти хоть одно живое существо, завернул в какой-то под®езд, поднялся на

второй этаж и забарабанил в обитую кожей дверь. Она услужливо отворилась. По

квартире летали клочья пыли, в углах висела паутина. Он слишком устал, чтобы

искать еду, которой, наверняка, не было и в помине, лег на кровать и тут же

провалился в сон, не заметив некоего присутствия в окружающей атмосфере...

Он почувствовал его еще при входе в город, какие-то слабые то ли мысли, то

ли ощущения, тихая враждебность, которая как бы напрягалась, когда он

продвигался сквозь нее, шагая по улицам. Но не обратил внимания на это; гнет

усталости был гораздо ощутимее, чем какие-то неясные воздействия. Блаженное

ощущение разливающейся по телу истомы, изгоняющей накопившееся напряжение,

было неописуемо. Раскинув руки и закрыв глаза, он глубоко вздохнул и замер.

Сон поглотил его...

Он был центром гигантской сети. Со всех сторон, изо всех углов

стягивались сгустки мертвой пустоты, нависали над ним, сливаясь в зыбкую,

колыхающуюся массу неясной формы. Он тревожно нахмурился во сне и