Надежда Первухина

Имя для ведьмы - 3

Цезаря отличается от рубища галерного раба. Хотя Цезарь, смеха ради, может примерить рубище. И при этом остаться императором... Так и Людвиг Честнейший, погружаясь в рутину обычных милицейских дел, с удовольствием занимаясь тем, что нормальные люди постараются спихнуть на чужие плечи, испытывал состояние, близкое к экстазу. Впрочем, живым этого не понять.

А его подчиненным - тем более. Среди рядового состава сто седьмого отделения подполковник Людвиг Честнейший слыл дядькой душевным, но, что касаемо работы, - невероятно строгим. Прогулов, нетрезвого вида и всякой аморалки он на дух не переносил и устраивал проштрафившемуся глобальный разнос. Однако если дело касалось финансовых проблем подчиненных (сами знаете, какая у рядового мента зарплата - кот не то что наплакал, а просто в душу нагадил!) или проблем с их заболевшими родственниками, Честнейший мгновенно приходил на помощь. Он охотно ссужал коллег деньгами до получки и никогда не напоминал о долге, хотя ему все всегда отдавали в срок и до копейки. Он помогал молоденьким перспективным сержантикам сделать достойную карьеру. Он безоговорочно подписывал коллегам заявления об отпуске и больничные листы. Словом, мечта, а не начальник.

Вероятно поэтому сто седьмое отделение милиции числилось в числе почти образцовых. Хотя бы уже по той причине, что процент раскрываемости местной бытовухи (пьяные драки зятя и тещи, хищение колбасы из холодильника в особо крупных размерах, спекуляция поддельными памперсами etc.) был оптимистично высоким. На вверенном заботам Людвига Честнейшего участке оперативно отлавливались бомжи, наркоманы, мелкие сявки, домушники и прочее человеческое отребье. Всех их ждала камера предварительного заключения и ночная проникновенная беседа с самим подполковником.

Да, кстати, это нужно отметить особо - начальник отделения на службе появлялся исключительно во время ночного дежурства. Высшие инстанции поначалу с удивлением отмечали сей факт, а потом махнули рукой - днем Честнейшего замещал вышколенный и инициативный майор, так что можно было сказать, что оперативная деятельность сто седьмого отделения не прекращалась ни днем, ни ночью. А то, что сам начальник предпочитает ночные дежурства, даже говорило в его пользу - на работе горит человек, радеет о том, чтоб любимый город мог спать спокойно и видеть сны. Начальник даже семьей не обзавелся; милиция для него-и семья, и дом родной.

... Только вряд ли кто-нибудь мог догадаться, что милиция для Людвига Честнейшего - еще и столовая самообслуживания.

Ведь недаром с таким энтузиазмом милицейские наряды (часто с начальником во главе) прочесывали по ночам свалки, воняющие мочой подвалы панельных домов, заброшенные ларьки, внутренние дворики супермаркетов и прочие места скопления бомжей, наркоманов и остальных человеческих отбросов. Все задержанные (нарушение общественного порядка, отсутствие документов и вида на жительство, злоупотребление наркотиками, сопротивление органам правопорядка) препровождались в отделение, где им предстояло провести ночь в “предвариловке” в обществе подполковника Честнейшего. Подполковник шел к бомжам и шлюхам, по выражению коллег, “читать проповедь” и запирал за собой двойную железную дверь. Дежурные слышали только, как ровный, даже какой-то сострадательный голос начальника выговаривает подонкам за их не правильный образ жизни и призывает измениться и стать достойными членами общества. Слышно также было, что некоторые из подонков нецензурно возражали таким призывам, но возражения быстро стихали, и из камеры потихоньку доносились покаянный плач и заверения, что теперь-то, начальник, мы с такой житухой завяжем. А Честнейший все говорил и говорил, его голос обволакивал, успокаивал и усыплял, в камере воцарялась тишина. И если бы подчиненные заглянули в камеру в момент наступления этой благостной тишины, то увидели, как их безукоризненный начальник жадно впивается в шеи погруженных в сверхъестественный транс людей, не брезгуя ни бомжем, ни наркоманом...