Надежда Первухина

Имя для ведьмы- 2

Потому что в постели, раскинувшись в сногсшибательной наготе, ждала полковника женщина. Не статуя.

- Вот, блин, - только и сказал полковник и больше ничего не успел сказать, потому что времени на разговоры ему просто не дали.

Такого ошеломляющего секса полковник не имел даже в лучшие свои годы, когда еще не был начальником охраны в женской колонии, а был молодым, полным вожделения и сил мужиком, не пропускавшим ни одной мимопроходящей юбки. Тогда его хватало надолго и на многих. Сейчас ему казалось, что он выжат просто без остатка, а постельная незнакомка снова и снова ухитрялась доводить его до умопомрачения, вытворяя такие вещи, от которых даже в принципе нестыдливый Кирпичный слегка смущался. Однако как ни был он занят и ошарашен, потрясло его другое. Те самые статуи, мускулистые мраморные мужчины и высокогрудые крутобедрые женщины, оживали и принимались творить друг с другом натуральное непотребство, наполняя при этом комнату такими неистовыми криками и стонами страсти, от которых дрожал пол и вибрировал зеркальный потолок, грозя рухнуть на это скопище блудников.

Однако потолок не рухнул. Рухнул с кровати сам полковник, вконец обессилевший и, даже можно сказать, изнасилованный. И хотя его пылкая партнерша мигом оказалась рядом и принялась зазывно дрожать грудью, тереться распаленными влажными бедрами о чресла Дрона Петровича и взбадривать игривыми пальчиками то, что ни за какие оргазмы в мире больше не хотело взбадриваться, полковник смежил веки и сразу провалился в глубокий сон, похожий на обморок. Словно накрыло его черным глухим покрывалом, гасящим все эмоции, страсти и желания. И если бы полковник Кирпичный умел и любил изъясняться метафорически, он бы сказал, что этот сон был похож на смерть.

... С тою только разницей, что после смерти человек не просыпается на узкой и жесткой койке армейского образца в комнатенке, похожей на послетуберкулезный бокс.

Полковник, открыв глаза, несколько минут лежал, бездумно созерцая лампочку в белом железном плафоне. Потом сел и огляделся. Взору его предстала комнатенка размером примерно два на три метра с голыми белыми стенами и унитазом в углу. Полковник сразу сообразил, что ему эта комнатка напоминает. Камеру. Только вот непонятно, каким образом из роскошной спальни-сексодрома Дрон Петрович перенесся в это неприятное местечко. Хотя почему “перенесся”? Могли и перенести. Только зачем? Вообще зачем это все?! Сначала обслуга и кормежка по первому разряду, а потом - такое вот...

Кирпичный поразмышлял еще чуток, а потом встал и шагнул к унитазу, отметив при этом, что тело у него не болит, голова не раскалывается и вообще во всем организме ощущается бодрость, несмотря на вчерашнее. Когда же рядом с унитазом обнаружилась встроенная в незаметную нишу раковина с мылом душистым и полотенцем пушистым, Дрон Петрович взбодрился окончательно. Единственное, что его смущало, - это отсутствие на нем одежды. Холодно в камере не было, но, как известно, человек - существо, скованное социальными стереотипами и поэтому без одежды сразу чувствующее себя беззащитным и слабым.

Дрон Петрович умылся, растерся докрасна полотенцем и... снова уселся на кровать. А что еще оставалось делать? Хотя у полковника возникло стойкое ощущение, что долго он тут не просидит. За ним придут. С вещами.

И точно. В одной из стен вдруг обнаружилась дверь. Она отъехала в сторону, и в камеру Кирпичного шагнул незнакомый тип. Он протянул полковнику сверток с жестким приказом:

- Подъем! Одеваться быстро!

Что-то было в тоне этого типа такое, что спорить не хотелось. Полковник вскочил, оделся за сорок пять секунд, как армия учила, и тут увидел, что его одежду составляет кимоно из плотной хлопковой ткани, вроде тех, в которых занимаются на татами каратисты. Обуви босому Дрону Петровичу предложено не было.

- За мной, - скомандовал тип, и полковник подчинился.

Тип привел его в комнату, которую иначе как спортивным залом назвать было трудно. Вдоль стен стояли тренажеры, турникеты и даже манекены вроде тех, на которых спецназовцы отрабатывают свои знаменитые приемчики. Но не это было главное. В центре зала на матах стояла Анастасия в строгом черном костюме и переговаривалась на непонятном, похожем на японский, языке с сухоньким тщедушным старичком, едва доходившим ей до плеча. У старичка были узкие как щелки глаза.

“Японец”, - подумал полковник.

Это действительно оказался японец.