Милтон Эриксон

Мой голос остаётся с вами

Кристи с презрением смотрела на меня. Она начала выкарабкиваться, но я схватил ее за лодыжку. 'Отпусти!' - сказала она.

'Я не обязан', ответил я.

Борьба продолжалась четыре часа. Она брыкалась и боролась. Очень скоро ей удалось высвободить одну лодыжку, но я ухватил ее за вторую. Борьба была отчаянной - это было похоже на молчаливую схватку двух гигантов. К концу четвертого часа она поняла, что проиграла и сказала: 'Я подберу газету и отдам ее маме',

Вот тогда и настал главный момент. Я сказал: 'Ты не обязана'. Тогда она, подумав получше, сказала: 'Я подберу газету и отдам ее маме. Я извинюсь перед мамой'.

'Ты не обязана', вновь сказал я. Ей пришлось основательно задуматься и полностью включиться в понимание. 'Я подниму газету, я отдам ее маме, я хочу ее поднять, я хочу попросить прощения'. 'Хорошо', сказал я.

Десять лет спустя мои две младшие дочери стали кричать на мать. Я подозвал их и сказал: 'Постойте-ка в углу. Я не думаю, что это очень здорово - орать на мать. Постойте и подумайте, согласны вы со мной или нет'.

'Я могу простоять там хоть всю ночь', заявила Кристи.

Рокси сказала: 'Думаю, что неправильно было кричать на маму. Я пойду и извинюсь перед ней'.

Я продолжал работать над рукописью. Через час я посмотрел на Кристи. Простоять час, это все равно утомительно. Я отвернулся и продолжал писать еще час. Снова повернулся и сказал: 'Кажется, что даже стрелки часов стали двигаться медленнее'. Через полчаса я снова повернулся к ней и сказал: 'Я думаю, что реплика, которую ты бросила маме, была очень глупой. И еще глупее было кричать на нее'.

Она бросилась ко мне в объятия и, заплакав, сказала: 'Я тоже так думаю'.

Десять лет без наказаний - с двух лет до двенадцати. В пятнадцать лет я еще раз наказал ее. И все. Только три раза.

В своей статье 'Поиск состояния безопасности' в сборнике 'Семья как процесс', Эриксон писал: 'Реальность, чувство безопасности и определение границ дозволенного являются важной составной частью развивающегося сознания ребенка... Когда он еще мал, слаб, но уже понимает, когда он оказывается в мире неопределенностей и эмоциональных изменений, тогда у него возникает желание узнать, что может обеспечить ему реальное чувство безопасности и силы'.

Эриксон мог прекратить наказание после того, как Кристи 'сдалась', но он продолжал, пока она не сказала 'я хочу'. Это означало, что нормы социально желательного поведения стали ее внутренними нормами. В этом рассказе Эриксон яснее, чем кто-либо, показывает процесс развития совести или суперэго.

Он также подчеркивает необходимость 'определения границ дозволенного' с самого раннего возраста. Благодаря тому, что это 'сильное и надежное' дисциплинирующее воздействие, от которого исходило одновременно чувство силы и безопасности, было использовано в раннем возрасте, в дальнейшем понадобилось наказывать Кристи только два раза за пятнадцать лет. Ранний урок был прекрасно выучен.

Мусор

У детей короткая памятью но я отлично запоминаю, что они делали или говорили.

Роберт однажды заявил: 'Я достаточно взрослый, большой и сильный, чтобы каждый вечер выносить мусор'.

Я выразил сомнение в этом, но он горячо защищал свою точку зрения. Тогда я сказал: 'Хорошо, со следующего понедельника мы попробуем'.

Он вынес мусор в понедельник, во вторник, но в среду забыл это сделать. В четверг я ему напомнил, и он вынес мусор, но забыл это сделать в пятницу и в субботу. Поэтому в субботу я дал ему возможность как можно больше поиграть в активные игры, которые ему очень понравились, но от которых он устал. И затем, в качестве особого исключения я позволил ему лечь спать так поздно, как он пожелает, В час ночи он сказал: 'Пожалуй, я пойду спать'.

Я отпустил его спать. По какой-то странной случайности я проснулся в три часа ночи. Я разбудил Роберта и очень извинялся за то, что забыл ему напомнить вынести мусор. Не сделает ли он этого сейчас? И вот, с большой неохотой Роберт оделся. Я еще раз извинился за то, что не напомнил ему и он понес мусор.

Вот он вернулся, разделся, одел пижаму и забрался в кровать. Я был уверен, что он крепко спит. Я снова разбудил его. На этот раз я извинялся еще больше. Я сказал ему, что сам не понимаю, как это мы просмотрели мусор в кухне. Не оденется ли он снова и не вынесет ли этот мусор? Он выбросил его в мусорный ящик у дороги. Он шел обратно глубоко задумавшись и уже дошел до крыльца. Вдруг он рванулся обратно на дорогу к мусорному ящику, чтобы убедиться, что крышка на нем хорошо закрыта.