Э. Баркер

Письма живого усопшего или послания с того света.

от тех, которые злоупотребляют

алкоголем, делают атмосферу такой тошнотворной. Неудивительно,

что люди с чувствительной организацией так не любят соседства

кабаков.

Вы бы отвернулись с отвращением, если бы я рассказал то, что

видел там. Одного или двух примеров достаточно.

Я начал с того, что привел себя в нейтральное состояние, так

что мог видеть одновременно в обоих мирах.

Молодой человек с беспокойным взором и страдальческим лицом

вошел в один из тех "винных дворцов", в которых густая позолота и

блестящая полировка поддельного красного дерева внушают несчастному

путнику, что он наслаждается роскошью "царства от мира сего". Одежда

молодого человека была изношена, а башмаки его видали много видов.

Лицо было давно небрито.

Он наклонился к стойке, жадно опоражнивая стакан с какой-то

душу разрушающей смесью. А рядом с ним, ростом выше его и перегнувшись

к нему так, что отталкивающее, распухшее, страшное лицо было

прижато к его лицу, как бы для того, чтобы вдыхать его проспиртованное

дыхание, — выглядывало одно из самых ужасающих астральных

существ, какое мне приходилось видеть в этом мире. Руки этого существа

(я употребляю это слово, чтобы выразить его жизненность)

сжимали тело молодого человека, одна длинная и голая рука обхватила

его плечи, другая — обвилась вокруг его бедер. Оно буквально высасывало

пропитанные вином жизненные силы своей жертвы, поглощая их,

вбирая в себя, чтобы удовлетворить через нее ту страсть, которую

смерть только удесятерила.

Было ли это существо из области ада? — спросите вы. Да, ибо я

мог видеть его внутреннее состояние и убедиться в его страданиях.

Навеки (слово "навеки" может быть употреблено для того, что кажется

бесконечным), навеки было оно обречено жаждать и жаждать и никогда

не находить удовлетворения.

В нем осталась только та доля сознания, делавшая его когда-то

человеком, та слабая искра, которая давала ему от времени до времени

мимолетное прозрение в чудовищный ужас его собственного положения.

Это не было желанием спастись, но самое сознание невозможности

избавления только усиливало его мучения. И страх виднелся в его

глазах, страх перед будущим, в которое он не мог заглянуть, но которое

— он чувствовал это — влекло его к еще большему мучению; перед

будущим, когда астральные частицы его теперешней оболочки не

будут более в состоянии удерживаться вместе за отсутствием объединяющей

души, когда они начнут тянуть и раздирать то, что осталось

от его астральных нервов, — в ужасе и мучении разрывать и разбивать

ту форму, которая была так близка к своему концу.

Ибо только душа сохраняется, то же, что покидается душою,

должно погибнуть и распасться на составные части.

А молодой человек, прислонившийся к стойке этого позолоченного

алкогольного дворца, почувствовал невыразимый ужас и пытался покинуть

это место; но руки того существа, которое было теперь его господином,

охватывали его все теснее и теснее, отвратительная, покрытая

испарениями щека прижималась все теснее к его щеке, желание

вампира вызывало ответное желание в его жертве, и молодой человек

потребовал другой стакан.

Воистину земля и ад соприкасаются друг с другом, и не существует

проведенной между ними границы.

Я видел ад похоти и ад ненависти; ад лживости, где каждый

предмет, который обитатель ада старается схватить, превращается в

нечто иное, противоположное желанному предмету, где происходило

вечное издевательство над правдой, и где не было ничего реального,

где все становилось — изменчивое и неверное как сама ложь — своей

собственной антитезой.

Я видел обезумевшие лица тех, которые не вполне отдались лжи,

какие страшные усилия они делали, чтобы схватить реальность, которая

немедленно таяла в их руках. Ибо привычка к лживости, перенесенная

в этот мир изменчивых форм, окружает неправдивую личность

вечно меняющимися образами, которые не перестают дразнить и ускользать

от нее.

Захочет ли такой человек увидать лица любимых друзей? Его желание

исполняется, но как только появляются желанные лица, они немедленно

превращаются в оскаленных фурий. Захочет ли он восстановить

в памяти плоды своего честолюбия? Они проносятся перед ним

только для того, чтобы превратиться в позор, преобразуя гордость в

бессильный стыд. Захочет ли он пожать руку друга? Рука протягивается

к нему, но в ней захвачен нож, который вонзается во внутренности

лжеца, не разрушая его, и все те же бесплодные попытки возобновляются

снова и снова, пока мучительное сознание не истощится вконец.