Виталий Фил

Без ИМЕНИ

опустевших улиц. Из окон на меня никто не смотрит. Скорее я сам, словно стыдливый вор, случайным взглядом выхватываю немые кусочки чужой жизни.

Запираясь в своей мастерской, он натирал кожу мелкой шкуркой и обрабатывал аэрозолем из героина, анальгина и антисептиков. Другие пути введения ему смертельно надоели.

Облачённый в длинный приталенный плащ, скрывавший высокие классические ботинки и кожаные брюки с широким ремнём, он производил бы впечатление довольно стандартного эвильного персонажа, если бы не корсет из сыромятных ремней поверх обтягивающей шерстяной водолазки.

Не зная как начать, я просто подошел и сказал:

- Пойдём.

Два мутных омута культивации чувства вины уставились на меня в упор, скользя липким взглядом по высоким сапогам, кожаным брюкам, перетянутым ремнями, по полам длинного приталенного пальто и кончикам крыльев, торчащим из-за спины.

- Кккудаааа?..

Обряд жертвоприношения совершали пупсики. Они ничего не умели произносить, поэтому протяжно читали речитативом 'мамммааа-мамммааа…', которое получалось у них как-то особенно одухотворённо зловеще.

К алтарю, поддерживая с обеих сторон за руки, подвели верховного жреца с выжженными согласно обряду раскалённым шилом глазами. В пластиковых руках он сжимал священный жертвенный кинжал из жести, ручка которого была обмотана изолентой. Жрец начал торопливо читать заклинание.

В шахте что-то грохнуло, двери лифта разъехались в стороны. Кабина качнулась и немного накренилась.

- Слушай, ты уверена, что действительно хочешь ехать в нём?

Она утвердительно кивнула, и, взяв его за руку, вошла внутрь.

Двери лифта закрылись, и кабина, скрипнув жалобным железом, начала медленно падать. В наступившей невесомости, он парил под потолком у тусклого плафона, в ожидании конца колодца.

Чем закончился полёт, он так и не узнал. Он проснулся.

Подперев голову руками, он сидел в грязной ванне, полной горячей маслянистой воды.

В этот поздний час голова его была блаженно пуста. Он не чувствовал ничего кроме усталости и опустошённости. Надсадно гудела лампа, тускло освещая желтоватый кафель.

Ночь. Середина зимы. Гудение трансформатора и хруст снега. Цвета неестественной чёткости и глубины. Он её не любил. Она его не бросала.

Вас презирают те, кем вы успели пренебречь.

Многоточия, многоточия, многоточия. Проклятые многоточия…

Он, а может оно, развернувшись в полоборота с интересом разглядывало меня.

Это путь в никуда. Путь, который закончится тем же, что и любой другой. Главное не сбиться.

Он уже неделю спал в спальном мешке, ленясь стелить нормальную постель. Мешок давал ему чувство защищённости и покоя. Словно кокон.

Кокон, который сплетает гусеница, перед тем…

А, может быть, еще есть надежда? Ведь именно она нас и губит.

- Кууудааа ммыыы пойдьём? – существо подалось вперёд, но внезаптный порыв ветра всколыхнул моё пальто, обнажив рукоятку меча.

- Ньеееет! Остыавь менья! Нет! – в ужасе отпрянуло оно, загораживаясь тощими руками.

Кстати, всё это - наброски к будущим рассказам. Копилка идей.

И кто знает, может, из всего этого выйдет книга?

- Ты любишь меня?

- А я?

- А всё-таки?

Вот так жизнь превращается в сплошные вопросы. А ответов на них нет.

(предыдущий абзац написан исключительно для объёма – прим. авт.)

Ты не можешь себя заставить быть им понятным. Не хочешь. Хочешь быть собой, пусть странным, не понятным, мрачным или заумным, но не притворяться, что пытаешься…

Вот такого я тебя и люблю. Таким ты и…

Зря. Всё зря. Всё это напрасно и тщетно. Громче музыку. Ярче костры.

Ты видишь зарево? Это мы жжём на них своих идолов!

Ты слышишь гром? Это мы с тобой бьём в такт сердцу своими кованными сапогами по костям мостовой. Пути назад нет. Пути вперёд не видно – глаза застилает красная пелена. Ничего, это от водки… Шире шаг, выше колено! Своими головами мы пробьём стену в завтрашнее счастье!

Рядом со мной никого нет: тех, кто пытался идти со мной, я прогнал. Впереди меня никого нет, а может, их просто не видно. Я отстал от отстающих, но обогнал передовых.

- Нет, не бойся! Всё совсем не так!

Помнишь, ты спрашивала меня, был ли я счастлив?

Помнишь, как ночью, промокшие до нитки, мы мчали куда-то в последней маршрутке на заднем сиденье, и нам не хватало рубля?

Нам некуда было идти, вода размыла твою косметику. Я не мог удержаться от комментариев, а ты здорово сердилась.

Мне всего этого не жаль, но как хорошо - нам есть, о чём вспомнить…

Хоть ты и осталась в моей памяти, как последняя су…