— достигает порожденной
сосредоточенностью, наполненной восторгом и чувством счастья, второй джханы.
Но, отвернувшись от восторга, пребывает он, уравновешенный, бдительный,
вдумчивый; и ощущает он в глубине своей счастье, о котором благородные мужи
говорят: 'Счастливым пребывает уравновешенный, бдительный'; так достигает он
третьей джханы.
Преодолев чувства радости и скорби, благодаря уже заранее достигнутому
исчезновению веселья и печали, достигает он свободного от страдания и радости,
очищенного уравновешенностью и вниманием состояния четвертой джханы. Это
называют правильным сосредоточением. Такова, о монахи, благородная истина о
пути, ведущем к прекращению страдания.
Итак, пребывает он внутри объектов ума в созерцании объектов ума; или
пребывает он снаружи объектов ума в созерцании объектов ума; или пребывает он
внутри и снаружи объектов ума в созерцании объектов ума. Созерцая вещи в их
возникновении, пребывает он в объектах ума; созерцая вещи в их исчезновении,
пребывает он в объектах ума; созерцая вещи в их возникновении и исчезновении,
пребывает он в объектах ума. 'Вот объект ума!' — так его внимание направлено к
настоящему, только пока оно служит познанию, служит внимательности. Независимым
живет он, и ни к чему в мире он не привязан.
Так, о монахи, пребывает монах в объектах ума, созерцая объекты ума, а
именно: четыре благородные истины. И поистине, о монахи, кто бы ни практиковал
таким образом эти четыре основы внимательности в течение семи лет, тому следует
ожидать одного из двух результатов: или наивысшего познания при жизни, или, если
в нем еще есть остаток привязанности, — невозвращения.
Но не будем говорить о семи годах: кто бы ни практиковал таким образом эти
четыре основы внимательности шесть лет, пять лет, четыре года, три года, два
года, один год. Не будем говорить о годе: кто бы ни практиковал таким образом
эти четыре основы внимательности семь месяцев, шесть месяцев, пять месяцев,
четыре месяца, три месяца, два месяца, один месяц, полмесяца.
Не будем говорить о полумесяце: кто бы ни практиковал таким образом эти
четыре основы внимательности семь дней, тому следует ожидать одного из двух
результатов: или наивысшего познания при жизни, или, если в нем еще есть остаток
привязанности, невозвращения.
Это, о монахи, единственный путь к очищению сущности, к преодолению горя и
скорби, к исчезновению боли и печали, к достижению правильного метода, к
осуществлению ниббаны, а именно: четыре основы внимательности. Все, что было
таким образом сказано, говорилось об этом.
Так говорил Возвышенный. Удовлетворенные, радовались монахи словам
Возвышенного'.
Ланкааватара сутра
отрывки
(перевод с английского)
IТак я слышал. Однажды Благословенный появился на Ланке во дворце, что на
вершине горы Малая, среди великого океана. Очень многие бодхисаттвы-махасаттвы
чудесно собрались из многих стран Будды, собралось там и много бхикшу.
Бодхисаттвы-махасаттвы с их главой, Махамати, все были совершенными мастерами
различных самадхи, десятеричного владения собой, десяти сил и десяти
способностей души. Получив передачу из рук самого Будды, все они понимали
значение предметного мира и знали, как применять различные средства, учения и
меры дисциплины согласно различным складам ума и поведениям существ, были
глубоко опытны в пяти дхармах, трёх свабхавах, восьми виджнянах и двоякой
бессамостности.
Благословенный, зная об волнении в умах собравшихся, подобном поверхности
океана, волнующегося от проносящихся ветров, с великим сердцем, движимым
состраданием, улыбнулся и сказал: В давние времена татхагаты прошлого, бывшие
архатами и полностью просветлёнными, пришли во дворец Ланки на горе Малая и
беседовали об Истине Благородной мудрости, что за пределами рассудочного знания
философов, так же как и вне понимания обычных учеников и учителей, осознаваемой
лишь самым внутренним сознанием. Ради вас я тоже поговорю об этой Истине. Всё
видимое в мире лишено усилия и действия, поскольку все вещи мира подобны сну или
чудесно созданным образам. Это не понимается философами и невеждами, но не теми,
кто видит их в истинном свете.
Видящие вещи по-другому следуют различению, а поскольку зависят от него, то
цепляются за двойственность. Для видящего мир различением, он похож на его
собственное отражение в зеркале или собственную тень, на эхо, слышащееся в
долине. Люди, хватающиеся за собственные тени различения, становятся привязаны