что он уже умер.
Он повернулся на бок и подогнул ноги, как ребенок,
ищущий тепла и покоя. Беспомощно взглянув, он попы-
тался сосредоточить на мне взгляд своего единственного
глубоко запавшего глаза. Он словно возвращался из страш-
ного далека, из иного мира. Опираясь о сломанный лук, он
попытался встать на ноги, однако вцепившись в мою руку,
с истошным криком рухнул на землю. Удержать его я не
смогла. Я встряхнула его, но он даже не шевельнулся.
Я пощупала пульс, чтобы убедиться, что он еще жив.
Камосиве открыл глаз; в его взгляде была немая мольба.
Расширенный зрачок не отражал света; словно глубокий
мрачный туннель, он, казалось, вытягивал все силы из мо-
его тела. Опасаясь сделать что-нибудь не так, я тихо, как с
ребенком, заговорила с ним по-испански в надежде, что он
закроет свой жуткий глаз и уснет.
Подхватив под мышки, я поволокла его к шабоно. Хотя
в нем были лишь кожа да кости, его тело, казалось, весило
целую тонну. Спустя несколько минут я была вынуждена
сесть и передохнуть, не зная, жив он или мертв. Губы его
задрожали, и он выплюнул табачную жвачку. Темная слю-
на тонкой струйкой потекла у меня по ноге. Его глаз
налился слезами. Я воткнула жвачку ему в рот, но он ее не
принял. Тогда я взяла его ладони и стала тереть о свое тело,
чтобы передать ему немного тепла. Он попытался что-то
сказать, но я услышала лишь невнятное бормотание.
Какой-то подросток, спавший недалеко от входа рядом
с хижиной старика, помог мне взгромоздить Камосиве в
гамак. - Подбрось дров в очаг, - велела я одному из гла-
зевших на все это мальчишек. - И позови Арасуве, Этеву
или кого-нибудь, кто может помочь старику.
Камосиве открыл рот, чтобы легче дышалось. Невер-
ный свет маленького костра подчеркивал его мертвенную
бледность. Лицо скривилось в жалкой улыбке; это убедило
меня, что я все сделала правильно.
Хижина заполнилась людьми. В их глазах блестели
слезы, и по всему шабоно разнеслись горестные вопли.
- Смерть не похожа на ночную темень, - еле слышно
прошептал Камосиве. Слова его пали в тишину, ибо
столпившиеся вокруг гамака люди мгновенно смолкли.
- Не оставляй нас одних, - застонали, громко рыдая,
мужчины. Они заговорили о былой отваге старика, об
убитых им врагах, о его детях, о временах, когда он был
вождем Итикотери, и том процветании и благоденствии, в
каком пребывала при нем деревня.
- Я пока еще не умру. - Слова старика снова за-
ставили их умолкнуть. - Ваши рыдания очень меня огор-
чают. - Он открыл глаз и обвел им лица окружающих. -
Хекуры еще живут у меня в груди. Заклинайте их, ибо толь-
ко они удерживают меня при жизни.
Арасуве, Ирамамове и еще четверо мужчин вдули друг
другу в ноздри эпену. С помутневшими глазами они завели
песнопения духам, обитающим под землей и над нею.
- Что у тебя болит? - спросил немного погодя Арасу-
ве, наклонившись над стариком. Его сильные руки стали
массировать хилую сморщенную грудь; его губы вдували
тепло в бездвижную плоть.
- Я только опечален, - прошептал Камосиве. - Ско-
ро уже хекуры покинут мою грудь. Это моя печаль делает
меня таким слабым.
Вместе с Ритими я вернулась в нашу хижину. - Он не
умрет, - сказала она, утирая слезы. - Не знаю, почему он
хочет так долго жить. Он такой старый, он уже не
мужчина.
- А кто же он?
- Его лицо так съежилось, так осунулось... - Ритими
взглянула на меня, словно ища подходящие слова. Она сде-
лала неопределенный жест рукой, будто пытаясь ухватить
нечто такое, чему не находила выражения, и пожав пле-
чами, улыбнулась: - Мужчины будут петь заклинания всю
ночь, и хекуры оставят старика в живых.
Монотонный дождь, теплый и неустанный, сливался с
песнями мужчин. Всякий раз, просыпаясь и садясь в гама-
ке, я видела их, сидящих на корточках у очага в хижине
Камосиве. Они пели мощно и требовательно в убеждении,
что их заклинания могут сохранить жизнь человеку, пока
остальные Итикотери спят.
Голоса стихли с розовой грустью зари. Я поднялась и
перешла поляну. Воздух был зябкий, земля отсырела после
дождя. Огонь угас, но в хижине держалось тепло от густого
дыма. Мужчины все еще сидели тесной кучкой вокруг Ка-
мосиве. Их лица осунулись, под глазами появились темные
круги.
Когда я снова забралась в гамак, Ритими встала, чтобы
раздуть огонь в очаге. - Похоже, Камосиве пошел на поп-
равку, - сказала я, укладываясь спать.
Как-то раз, поднявшись из-за куста, я увидела самую
младшую жену Арасуве и ее мать, медленно
пробиравшихся сквозь заросли к реке. Я потихоньку пошла
следом за женщинами. У них