Доннер Флоринда

Жизнь в сновидении

предвечерний свет, заструившийся через отдернутую штору, передвинул тени в комнате и выхватил на стене овальное зеркало, наполовину скрытое одной из странных металлических фигур. Я протиснулась между изваянием и стеной и жадно уставилась в старинное венецианское зеркало; помутневшее и потрескавшееся от старости, оно так исказило мои черты, что я опрометью бросилась вон из комнаты.

Через черный ход я вышла из дома. Широкая лужайка за домом была пустынна. Небо было еще светлое, но высокие фруктовые деревья вокруг лужайки уже сделались цвета сумерек. Над головой пролетела стая ворон; их черные хлопающие крылья гасили в небе свет, и ночь стремительно опускалась во двор.

Совершенно подавленная, я села в отчаянии на землю и разревелась. Чем сильнее я плакала, тем большее удовольствие получала от рыданий во весь голос.

Из приступа жалости к себе меня выхватил шорох грабель. Подняв глаза, я увидела тщедушного человечка, сгребавшего листья к небольшому костру у края лужайки.

- Эсперанса! - крикнула я, бросившись к ней, но резко остановилась, поняв внезапно, что это не она, а какой-то мужчина. - Простите, - пробормотала я, оправдываясь. - Я обозналась. - Я протянула руку и назвала себя. Я старалась не приглядываться к нему, но ничего не могла с собой поделать; у меня не было уверенности, что это не Эсперанса, переодетая мужчиной.

Он подал мне руку, осторожно пожал мою и сказал: - Я смотритель. - Своего имени он мне не назвал.

Его ладонь в моей показалась хрупкой, как птичье крылышко. Это был худой, довольно старый человек. И лицо его тоже походило на птичье, с острыми орлиными чертами и живыми глазами. Его белые волосы, словно перья, торчали хохолками. Однако напомнили мне Эсперансу не только его хрупкая фигура и птичья внешность, но и морщинистое бесстрастное лицо, глаза, блестящие и влажные, как глаза ребенка, и зубы, мелкие, квадратные и очень белые.

- Вы знаете, где Флоринда? - спросила я. Он покачал головой, а я добавила: - Вы знаете, где все остальные?

Довольно долго он молчал, а потом так, словно я ни о чем его не спрашивала, повторил, что он смотритель. - Я за всем присматриваю.

- В самом деле? - спросила я, подозрительно его разглядывая. Он выглядел таким хрупким и тщедушным, что, похоже, не был в состоянии присматривать за чем бы то ни было, включая себя самого.

- Я за всем присматриваю, - повторил он, ласково улыбнувшись, как будто это могло развеять мои сомнения. Он собрался было еще что-то сказать, но вместо этого пожевал задумчиво нижнюю губу, повернулся и снова принялся аккуратными ловкими движениями сгребать листья в кучку.

- А где все остальные? - спросила я.

Он окинул меня рассеянным взглядом, упершись подбородком в ладонь, держащую ручку грабель. Потом оглянулся с глупый улыбкой так, словно в любой момент кто-нибудь мог материализоваться из-за фруктового дерева.

С громким вздохом нетерпения я повернулась, чтобы уйти.

Он откашлялся и хриплым, дрожащим от старости голосом произнес:

- Старый нагваль взял Исидоро Балтасара с собой в горы. - Он не смотрел на меня; его глаза всматривались куда-то вдаль. - Через пару дней они вернутся.

- Дней! - возмущенно взвизгнула я. - А вы их правильно поняли? - Расстроенная тем, что оправдались мои наихудшие опасения, я могла лишь пробормотать: - Как он мог оставить меня здесь совершенно одну?

- Они уехали вчера вечером, - сказал старик, подгребая в кучу листок, отнесенный ветром в сторону.

- Это невозможно, - решительно возразила я. - Мы только вчера вечером сюда прибыли. Поздним вечером, - подчеркнула я.

С полным безразличием к моему агрессивному грубому тону, да и к самому моему присутствию, старик поджег кучку листьев, находившуюся перед ним.

- Не оставил ли Исидоро Балтасар для меня какой-нибудь весточки? - спросила я, присев рядом с ним на корточки. - Может, записку или еще что? - Внезапно мне захотелось закричать на него, но я не осмелилась, сама не знаю почему. Какое-то загадочное своеобразие внешности старика не давало мне покоя. Я не могла отделаться от мысли, что это переодетая Эсперанса.

- А Эсперанса тоже отправилась с ними в горы? - спросила я. Мой голос дрогнул, потому что внезапно меня охватило отчаянное желание расхохотаться. Он ничем не смог бы убедить меня в том, что он действительно мужчина, разве что спустив штаны и предъявив мне свои гениталии.

- Эсперанса в доме, - пробормотал он, не отводя глаз от кучки горящих листьев. - Она в доме вместе со всеми.