Доннер Флоринда

Жизнь в сновидении

прочь.

Я слышала, как он задыхается от смеха, но это меня ничуть не беспокоило; мой всплеск внезапно рассеялся. Я остановилась, словно вкопанная, я вся дрожала, но была не в силах уйти прочь. А затем, словно меня притянуло огромной резиновой лентой, я вернулась на скамейку.

- Не расстраивайся, - сказал он добродушно.

Казалось, он точно знает, что это было такое, что притянуло меня назад к скамейке. Он похлопал меня по спине, как хлопают детей после еды.

- Не ты и не я это делаем, - пояснил он. - Нечто вне нас двоих совершает над нами действия. Это действует на меня долгое время. Я к этому уже привык. Но я не могу понять, почему это действует и на тебя. Не спрашивай меня, что это, - сказал он, предвосхищая мой вопрос. - Я не смогу тебе этого объяснить.

Я все равно не собиралась его ни о чем спрашивать. Мой ум перестал работать. У меня было совершенно такое же ощущение, как если бы я спала, и мне снилось, что я разговариваю.

Через несколько мгновений мое оцепенение прошло. Я почувствовала себя более живой и подвижной, однако не совсем так, как обычно.

- Что со мной происходит? - спросила я.

- Тебя фокусирует и на тебя давит нечто, что исходит не из тебя,- ответил он. - Нечто давит на тебя, используя меня как инструмент. Нечто налагает другие критерии на твои средне-классовые убеждения.

- Не разводи опять эти бредни насчет среднего класса, - слабо огрызнулась я.

Это выглядело скорее просьбой. Я беспомощно улыбнулась, чувствуя, что утратила всю свою обычную желчь.

- Это, между прочим, не лично мои мнения или идеи, - сказал он. - Я, как и ты, исключительно продукт идеологии среднего класса. Вообрази мой ужас, когда я лицом к лицу столкнулся с отличной и более сильной идеологией. Она разорвала меня на части.

- Что это за идеология? - спросила я кротко, мой голос прозвучал так тихо, что его едва можно было расслышать.

- Мне открыл эту идеологию один человек, - ответил он. - Или, точнее, через него говорил и действовал на меня дух. Этот человек - маг. Я писал о нем. Его имя Хуан Матус. Он тот, кто заставил меня посмотреть в лицо моему средне-классовому складу ума.

Однажды Хуан Матус задал мне важный вопрос: Что такое, по-твоему, университет? Я, разумеется, ответил ему как ученый-социолог: Центр высшего образования. Он исправил меня, заявив, что университет следовало бы называть Институт среднего класса, поскольку это - заведение, которое мы посещаем, чтобы совершенствовать наши средне-классовые ценности и качества. Мы, по его словам, посещаем университет, чтобы стать профессионально образованными. Идеология нашего социального класса гласит, что мы должны готовиться занять руководящие должности. Хуан Матус сказал, что мужчины ходят в институт среднего класса, чтобы стать инженерами, юристами, врачами и т.п., а женщины - чтобы обрести подходящего мужа, кормильца и отца для своих детей. Кто подходящий - естественно определяется ценностями среднего класса.

Я хотела возразить ему. Я хотела закричать, что я знаю людей, которые интересуются отнюдь не только карьерой или приобретением супруга, я знаю людей, для которых важны идеи и принципы, которые учатся ради получения знаний. Но я на самом деле не знала таких людей. Я ощутила ужасное давление на грудную клетку, и меня сразил приступ сухого кашля. Я стала ерзать на своем месте, но заставил меня делать это и не дал возразить ему не кашель и не физический дискомфорт. Виной всему была уверенность, что он говорит обо мне: я пошла в университет именно для того, чтобы найти подходящего мужа.

Я снова встала и приготовилась уйти. Я даже уже протянула ему на прощание руку, но тут ощутила, как что-то сильно потянуло меня за спину. Усилие было столь значительно, что мне пришлось сесть, чтобы не упасть. Я знала, что он меня не касался, - я все время на него смотрела.

Воспоминания о людях, которых я не вполне помню, о снах, которые не совсем забыла, толпой ринулись в мое сознание, образуя сложный узор, в котором мне не удавалось найти свое место. Неизвестные лица, обрывки фраз, темные изображения каких-то мест, размытые образы людей моментально отбросили меня в состояние некоего своеобразного забытия. Я была уже на грани того, чтобы вспомнить что-то обо всем этом калейдоскопе картин и звуков. Но информация ускользнула, и меня охватило чувство легкости и спокойствия - такого глубокого спокойствия, что оно напрочь стерло все мои желания отстаивать свои права.