Доннер Флоринда

Жизнь в сновидении

смерти. - Он изучающе посмотрел на меня, словно желая убедиться, что приковал к себе все мое внимание, и уверенно добавил: - Они - это эмиссары, имей в виду, а не символы, изображающие эмиссаров.

Я продолжала смотреть на парня широко раскрытыми глазами, но не только потому, что не знала, какие выводы делать из его утверждений, - дело в том, что когда он говорил и улыбался, его лицо непрерывно менялось. Не то чтобы менялись черты его лица, но оно то было лицом шестилетнего ребенка, то лицом семнадцатилетнего юноши, а иногда - лицом старика.

- Это какое-то странное поверье, - продолжал он, похоже, не обратив внимания на мой пристальный взгляд. -И я не слишком-то серьезно к нему относился, пока ты не свалилась с неба как раз в тот момент, когда мой друг рассказывал мне об эмиссарах смерти, - и не поведала о том, что только что видела. Если бы я был по своей природе недоверчив, - добавил он, и в его голосе вдруг появились угрожающие нотки, - я бы решил, что вы с ним сговорились.

- Я его не знаю! - бросилась я защищать себя, возмущенная одним лишь его намеком, затем тихо прошептала, так, чтобы только он один мог меня слышать: - Если честно, то от вашего друга у меня по коже мурашки бегают.

- Если бы я был по своей природе недоверчив, - повторил молодой человек, не обращая внимания на то, что я его перебила, - я решил бы, что вы с ним на самом деле пытаетесь меня напугать. Однако недоверчивость мне не свойственна. Поэтому все, что мне остается, - оставить в покое свои суждения и полюбопытствовать насчет тебя.

- Незачем обо мне любопытствовать, - ответила я раздраженно. - К тому же, я все равно ничего не понимаю в той чепухе, что вы тут мелете.

Я гневно взглянула на него. Его выбор не внушал мне никакой симпатии. Теперь и от него у меня по коже побежали мурашки.

- Он говорит о благодарности эмиссарам смерти, - вмешался тот, что был старше. Он подошел к нам и уставился на. меня сверху вниз чрезвычайно странным взглядом.

Полная страстного желания поскорее убраться с этого места и от этих двух сумасшедших, я вскочила и прокричала слова благодарности. Мой голос эхом отозвался в зарослях, словно они обратились в скалы. Я вслушивалась, пока отзвуки моего голоса совсем не затихли. А затем, словно одержимая, совершенно наперекор собственному здравому смыслу, я стала выкрикивать спасибо снова и снова.

- Я уверен, что эмиссары более чем довольны, - сказал младший из двух, легонько похлопав меня по икре.

Расхохотавшись, он перевернулся на спину. Удивительная сила была в его глазах, в очаровательной мощи его смеха. Я ни на мгновение не усомнилась, невзирая на такое веселье, что и в самом деле поблагодарила эмиссаров смерти. И что самое странное, я чувствовала, что нахожусь под их защитой.

- Кто вы такие? - я адресовала свой вопрос молодому парню.

Он одним быстрым плавным движением вскочил на ноги.

- Я - Хосе Луис Кортез, но друзья зовут меня Джо, - представился он, приготовившись пожать мне руку. - А это мой друг - Гумерсиндо Эванс-Притчард.

Из опасения, что от такого имени я громко расхохочусь, я прикусила губу и принялась чесать воображаемый укус на колене.

- Наверное, блоха, - сказала я, поглядывая то на одного из них, то на другого. Они в свою очередь уставились на меня, лишив возможности потешиться этим именем. На их лицах было такое серьезное выражение, что мой смех тут же пропал.

Гумерсиндо Эванс-Притчард взял мою руку, вяло свисавшую вдоль тела, и энергично потряс ее:

- Я рад с тобой познакомиться, - сказал он на чистейшем английском языке с первоклассным британским акцентом. - Я уж было подумал, что ты - эдакая зазнавшаяся п.... (Грубая брань. В оригинале - cunt. Выражение грубое, но заменить или смягчить его не удалось. Гумерсиндо этим словом изрядно шокировал Флоринду (поэтому выражение должно быть крепким), видимо, этого он и добивался (см. контекст). Так что остается надеяться на понимание и крепкие нервы читателей (прим. перев.)).

Мой рот раскрылся, а глаза вылезли из орбит. И хотя что-то во мне подметило, что его слова означали скорее комплимент, чем оскорбление, мой шок был столь силен, что я стояла, словно парализованная. Особым пуританством я не отличалась - при соответствующих обстоятельствах я могла переплюнуть кого угодно, - но в самом звучании слова cunt для меня было что-то столь потрясающе обидное, что оно лишило меня дара речи.