Доннер Флоринда

Жизнь в сновидении

что для тебя все вещи или черные, или белые, без каких-либо промежуточных оттенков. Причем все это не с точки зрения нравственности, а с точки зрения удобства. Твоего удобства, само собой. Ты настоящий диктатор.

Мариано Аурелиано и Джон переглянулись, потом расправили плечи, щелкнули каблуками и сделали нечто совсем уж непростительное в моих глазах. Они подняли руки в фашистском приветствии и рявкнули: Мой фюрер!

Чем больше они смеялись, тем сильнее меня охватывала ярость. Кровь, бросившись мне в лицо, зазвенела в ушах. И на этот раз я уже не пыталась себя успокоить. Я пнула свою машину и заколотила руками по крыше.

А эти двое, вместо того, чтобы попытаться меня успокоить, как это несомненно сделали бы мои родители или друзья, просто стояли и хохотали, словно я давала самое забавное в их жизни представление.

Их равнодушие полная безучастность по отношению ко мне настолько потрясли меня, что мой гнев сам собой начал понемногу утихать. Никогда еще мною так откровенно не пренебрегали. Я растерялась. А потом я поняла, что деваться мне некуда. До этого дня мне не приходило в голову, что если очевидцы моего припадка не проявят никакой озабоченности, то я не буду знать, что делать дальше.

- По-моему, она сейчас в замешательстве, - сказал Джону Мариано Аурелиано. - Она не знает, как быть дальше. - Он приобнял толстяка-индейца за плечи и добавил тихо, но так, что я могла услышать: - Сейчас она разревется и будет биться в истерике, пока мы ее не утешим. Нет ничего зануднее капризной сучки.

Это было последней каплей. Словно раненый бык, я, наклонив голову, напала на Мариано Аурелиано.

Он был настолько застигнут врасплох моей неожиданной атакой, что чуть не потерял равновесия; этого мне хватило, чтобы успеть вцепиться зубами в его живот. Он издал вопль, в котором смешались боль и хохот.

Джон сгреб меня поперек талии и начал оттаскивать в сторону. Я не ослабляла хватки, пока у меня не сломалась коронка. Когда мне было тринадцать, два моих передних зуба были выбиты в драке между учениками-венесуэльцами и немцами в немецкой средней школе Каракаса.

Двое мужчин прямо взвыли от хохота. Джон согнулся над кузовом моего фольксвагена, держась за живот и колотя по машине рукой.

- У нее зубы выбиты, как у футболиста, - выкрикнул он, истерически хохоча.

Мое смущение не поддавалось описанию. От раздражения и досады колени мои подогнулись, я сползла на мостовую, как тряпичная кукла, и, как ни странно, потеряла сознание.

Придя в себя, я обнаружила, что сижу в пикапе. Мариано Аурелиано гладил меня по спине. Улыбнувшись, он несколько раз провел рукой по моим волосам, а потом обнял меня.

Меня удивило полное отсутствие переживаний: я не была ни смущена, ни раздражена. Мне было легко и свободно. Это было спокойствие и безмятежность, которых я никогда прежде не знала. Впервые в жизни я поняла, что никогда не пребывала в мире ни с собой, ни с другими.

- Ты нам очень нравишься, - сказал Мариано Аурелиано. - Но тебе надо будет излечиться от своих припадков. Если ты этого не сделаешь, они убьют тебя. Сейчас это была моя вина. Я должен перед тобой извиниться. Я провоцировал тебя намеренно.

Я была слишком спокойна, чтобы как-то реагировать. Я выбралась из машины, чтобы расправить ноги и руки. По икрам пробежали болезненные судороги.

Помолчав немного, я извинилась перед обоими мужчинами. Я рассказала им, что мой нрав стал хуже с тех пор, как я стала пить очень много колы.

-А ты ее больше не пей, - предложил Мариано Аурелиано.

Затем он резко сменил тему и продолжал говорить так, словно ничего не произошло. Он сказал, что чрезвычайно рад тому, что я к ним присоединилась.

- Вы рады? - непонимающе спросила я. - Вы уверены, что я к вам присоединилась?

- Ты сделала это! - сказал он с особым ударением. - Когда-нибудь ты сама все поймешь. - Он указал на стаю ворон, с карканьем пролетавшую над нами. - Вороны - это хорошее предзнаменование. Видишь, как чудесно они смотрятся. Словно картина на небесах. То, что мы их сейчас видим, - это обещание, что мы еще увидимся.

Я не сводила глаз с этих птиц, пока они не скрылись из виду. А когда я оглянулась на Мариано Аурелиано, его уже не было. Пикап совершенно беззвучно укатил неведомо куда.

Глава 5