Шарки Джон

Кельтские Мистерии

солнечным богом, обычно для всех разновидностей кельтских историй. Это ключ к кельтским Загадкам - слияние духовного, физического и фантастического планов. Более поздний христианский настойчивый дуализм между светом и тьмой, между телом и душой, между этой реальностью и другими бессчетными возможностями во времени и в пространстве был неизвестен кельтам; и именно он ответственен, к примеру, за множество путаниц вокруг легенды об Артуре.

Артур вполне мог быть исторической личностью, британским военным вождем в VI веке; но значение его - мифический герой, бессмертный солнечный воин. Он - самый популярный и самый романтический из кельтских солнечных героев. Древний миф окружает его имя, образуя Плоть Британии, серию великих средневековых произведений, чья сила не угасает доныне. Увековечивание Артура в топонимах по всей Британии - это локализация общеевропейского отношния к Лугу и другим кельтским героям. Трансформация Мерлина из семилетнего вундеркинда, который посрамил жрецов-друидов, открыв двух водяных драконов, которые подрывали основания королевской крепости, в провидца и наставника нового солнечного архетипа - обычный мотив. Артур, сын Утера Пендрагона, имеет тесную мифологическую связь со Св. Михаилом, как Князь Света, разящий драконьи силы тьмы; а Св. Михаил, в свою очередь, изображаемый на некоторых ирландских каменных крестах с весами взвешивающим души, в свою очередь, становится реинкарнацией Тота, египетского подземного бога. В исламской традиции Микаэль был ангелом, которому Бог вручил власть над дождем и ветром во вселенной. В кельтском контексте, лишенном христианской необходимости морального дуализма, изображающего добро и зло как раздельные силы, Михаил как солнечная сущность является первичной силой, которая содержит в равновесии ангелические и земные стихии своей природы.

формируются в поле промежуточных состояний, таких, как сумерки между светом и тьмой или днем и ночью, или в росе, которая ни дождь, ни морская вода, ни река, ни источник; и используют священную омелу, которая ни трава, ни дерево. Призрачный воин из Сида, человек, не рожденный от женщины, говорит Кухулину лечь спать, ибо у них нет власти над твоей жизнью в это время. В состоянии бардо герой ни мертв, ни бодрствует; как Артур спит под холмом, король сейчас и потом - ритуально связанный, как космическое воплощение древнего состояния грез.

Пространство поля ожидания, полное знамений, знаков и других необычайных событий, было неопределимо; и в нем воин мог укоренить свою жизнь. Константы этого стиля жизни, перечисленные в учениях индейского мудреца Дона Хуана, характеризуются четырьмя качествами. Чтобы быть воином, надо иметь уважение, осознавать страх, внимательно бодрствовать все время и отдавать себе отчет во всем. С момента инициации, особая реакция самого воина на опасность может быть кратко названа отслеживанием решимости.

Для Кухулина эта решимость принимала самую необычайную форму, почти как состояние эпилепсии, называвшееся искажением. Фаллическое содержание его очевидно: Он раздулся и стал как пузырь, полный дыханием, и выгнулся страшной, безобразной дугой, испещренной и пугающей. Однажды, когда его охватывают гнев и ярость, он ловит дикого оленя, привязывает его за своей колесницей и, со стаей пойманных лебедей перед ним и тремя кровоточащими головами в руке, объезжает вокруг королевской крепости левым боком к ней, оскорбляя ее, и требует сражения. Король выслал свою жену и других женщин, обнаженных, с бадьей холодной воды, чтобы остудить воина. Бадья разлетелась. Они бросили его в другую бадью, и та вскипела пузырями размером в кулак. Затем он был окунут в третью бадью, и нагрел ее так, что тепло и холод в ней сравнялись. Потом он выбрался, и Королева Мугайн подала ему синий плащ, чтобы завернуться, и серебряную застежку на нем, и тунику с капюшоном.