жизнь всех глубоких родников: долго должны они ждать, прежде чем узнают, что упало в их глубину. В сторону от базара и славы уходит все великое: в стороне от базара и славы жили издавна изобретатели новых ценностей. Беги, мой друг, в свое уединение: я вижу тебя искусанным ядовитыми мухами. Беги туда, где веет суровый, свежий воздух! Беги в свое уединение! Ты жил слишком близко к маленьким, жалким людям. Беги от их невидимого мщения! В отношении тебя они только мщение. Не поднимай руки против них! Они -- бесчисленны, и не твое назначение быть махалкой от мух. Бесчисленны эти маленькие, жалкие люди; и не одному уже гордому зданию дождевые капли и плевелы послужили к гибели. Ты не камень, но ты стал уже впалым от множества капель. Ты будешь еще изломан и растрескаешься от множества капель. Усталым вижу я тебя от ядовитых мух, исцарапанным в кровь вижу я тебя в сотнях мест; и твоя гордость не хочет даже возмущаться. Крови твоей хотели бы они при всей невинности, крови жаждут их бескровные души -- и потому они кусают со всей невинностью. Но ты глубокий, ты страдаешь слишком глубоко даже от малых ран; и прежде чем ты излечивался, такой же ядовитый червь уже полз по твоей руке. Ты кажешься мне слишком гордым, чтобы убивать этих лакомок. Но берегись, чтобы не стало твоим назначением выносить их ядовитое насилие! Они жужжат вокруг тебя со своей похвалой: навязчивость -- их похвала. Они хотят близости твоей кожи и твоей крови. Они льстят тебе, как богу или дьяволу; они визжат перед тобою, как перед богом или дьяволом. Ну что ж! Они -- льстецы и визгуны, и ничего более. Также бывают они часто любезны с тобою. Но это всегда было хитростью трусливых. Да, трусы хитры! Они много думают о тебе своей узкой душою -- подозрительным кажешься ты им всегда! Все, о чем много думают, становится подозрительным. Они наказывают тебя за все твои добродетели. Они вполне прощают тебе только -- твои ошибки. Потому что ты кроток и справедлив, ты говоришь: Невиновны они в своем маленьком существовании. Но их узкая душа думает: Виновно всякое великое существование. Даже когда ты снисходителен к ним, они все-таки чувствуют, что ты презираешь их; и они возвращают тебе твое благодеяние скрытыми злодеяниями. Твоя гордость без слов всегда противоречит их вкусу; они громко радуются, когда ты бываешь достаточно скромен, чтобы быть тщеславным. То, что мы узнаем в человеке, воспламеняем мы в нем. Остерегайся же маленьких людей! Перед тобою чувствуют они себя маленькими, и их низость тлеет и разгорается против тебя в невидимое мщение. Разве ты не замечал, как часто умолкали они, когда ты подходил к ним, и как сила их покидала их, как дым покидает угасающий огонь? Да, мой друг, укором совести являешься ты для своих ближних: ибо они недостойны тебя. И они ненавидят тебя и охотно сосали бы твою кровь. Твои ближние будут всегда ядовитыми мухами; то, что есть в тебе великого, -- должно делать их еще более ядовитыми и еще более похожими на мух. Беги, мой друг, в свое уединение, туда, где веет суровый, свежий воздух! Не твое назначение быть махалкой от мух. -- .
О целомудрии
Я люблю лес. В городах трудно жить: там слишком много похотливых людей. Не лучше ли попасть в руки убийцы, чем в мечты похотливой женщины? И посмотрите на этих мужчин: их глаза говорят -- они не знают ничего лучшего на земле, как лежать с женщиной. Грязь на дне их души; и горе, если у грязи их есть еще дух! О, если бы вы совершенны были, по крайней мере как звери! Но зверям принадлежит невинность. Разве я советую вам убивать свои чувства? Я советую вам невинность чувств. Разве целомудрие я советую вам? У иных целомудрие есть добродетель, но у многих почти что порок. Они, быть может, воздерживаются -- но сука-чувственность проглядывает с завистью во всем, что они делают. Даже до высот их добродетели и вплоть до сурового духа их следует за ними это животное и его смута. И как ловко умеет сука-чувственность молить о куске духа, когда ей отказывают в куске тела! Вы любите трагедии и все, что раздирает сердце? Но я отношусь недоверчиво к вашей суке. У вас слишком жестокие глаза, и вы похотливо смотрите на страдающих. Не переоделось ли только ваше сладострастие и теперь называется состраданием! И это знамение даю я вам: многие желавшие изгнать своего дьявола сами вошли при этом в свиней. Кому тягостно целомудрие, тому надо его отсоветовать: чтобы не сделалось оно путем в преисподнюю, т. е. грязью и похотью души. Разве я говорю о грязных вещах? По-моему, это не есть еще худшее. Познающий не любит погружаться в воду истины