Ницше Фридрих

Так говорил Заратустра

услыхали его вопрос, они вдруг сознали превращение свое и выздоровление свое и кому обязаны они всем этим, -- тогда они бросились к Заратустре, исполненные признательности, уважения и любви, целуя ему руки, и, смотря по настроению каждого, одни смеялись, другие плакали. Старый же прорицатель плясал от удовольствия; и если, как думают многие повествователи, он был тогда пьян от сладкого вина, то, несомненно, он был еще более пьян от сладости жизни; и он отрекся от всякой усталости. Некоторые даже рассказывают, что тогда плясал и осел: ибо не напрасно самый безобразный человек напоил его вином. Это было так, может быть, и иначе; и если действительно осел не плясал в тот вечер, все-таки случились тогда еще более великие и диковинные вещи, чем танец осла. Одним словом, как гласит поговорка Заратустры: ну так что же!

2 Заратустра же, пока это происходило с самым безобразным человеком, стоял как опьяненный: его взор потух, его язык заплетался, его ноги дрожали. И кто сумел бы отгадать, какие мысли бежали тогда по душе Заратустры? Но видно было, что дух его отступил от него, бежал впереди и находился где-то в широкой дали, блуждая, как сказано в писании, над высокой скалой, между двух морей, между прошедшим и будущим, как тяжелая туча. Но мало-помалу, пока высшие люди поддерживали его, немного пришел он в себя и отстранил рукою толпу озабоченных почитателей; однако он не говорил. Но вдруг повернул он быстро голову, ибо казалось, что он услышал что-то; тогда приложил он палец к губам и сказал: Идем! И тотчас водворилась тишина и тайна вокруг него; а из глубины медленно доносился звук колокола. Заратустра прислушивался к нему, также как и высшие люди; потом он вторично приложил палец к губам и опять сказал: Идем! Идем! Полночь приближается! -- и голос его изменился. Но он все еще не трогался с места -- тогда водворилась еще большая тишина и еще большая тайна, и весь мир прислушивался, даже осел и почетные звери Заратустры, орел и змея, а также пещера Заратустры, большая холодная луна и даже сама ночь. Заратустра же в третий раз приложил палец к губам и сказал: -- Идем! Идем! Идем! Начнем теперь странствовать! Час настал! Начнем странствовать ночью!

3 Полночь приближается, о высшие люди, -- и вот скажу я вам нечто на ухо, как этот старый колокол говорит мне на ухо, -- -- с такой же таинственностью, с таким же ужасом, с такой же сердечностью, с какой говорит ко мне этот полночный колокол, переживший больше, чем человек: -- уже отсчитавший болезненные удары сердца ваших отцов, -- ах! ах! как она вздыхает! как она смеется во сне! старая, глубокая, глубокая полночь! Тише! Тише! Слышится многое, что не смеет днем говорить о себе; но теперь, когда воздух чист, когда стихает шум сердец ваших, -- -- теперь говорится оно, теперь слышится, теперь крадется оно в ночные бодрствующие души: ах! ах! как она вздыхает! как она смеется во сне! -- разве не слышишь ты, с какой таинственностью, с каким ужасом, с какой сердечностью говорит к тебе старая, глубокая, глубокая полночь? О, внемли, друг!

4 Горе мне! Куда девалось время? Не опустился ли я в глубокие родники? Мир спит -- Ах! Ах! Пес воет, луна сияет. Я предпочитаю умереть, умереть, чем сказать вам, о чем сейчас думает мое полночное сердце. Вот я уже умер. Свершилось. Паук, зачем ткешь ты паутину вокруг меня? Ты хочешь крови? Ах! Ах! Роса падает, час приближается -- -- час, когда знобит меня и я мерзну, час, который спрашивает, неустанно спрашивает: у кого достаточно мужества для этого? -- кому быть господином земли? Кто скажет: так должны вы течь, вы, большие и малые реки! -- час приближается: о человек, о высший человек, внемли! эта речь для тонких ушей, для твоих ушей -- что полночь тихо скажет вдруг?

5 Меня уносит, душа моя танцует. Ежедневный труд! Ежедневный труд! Кому быть господином земли? Месяц холоден, ветер молчит. Ах! Ах! Летали ли вы уже достаточно высоко? Вы плясали: но ноги еще не крылья. О добрые плясуны, теперь всякая радость миновала: вино прокисло, все кубки разбились, могилы заговорили. Вы летали недостаточно высоко -- теперь заговорили могилы: Спасите же мертвых! Почему длится так долго ночь? Не опьяняет ли нас луна? О высшие люди, спасите же могилы, воскресите трупы! Ах, почему гложет еще червь? Приближается, приближается час, -- -- колокол глухо звучит, сердце еще хрипит, червь еще гложет, червь сердца. Ах! Ах! Мир -- так глубок!