третьей ступени Пути чела должен сбросить четвертую и пятую оковы, связывающие силу желания и отвращения. Он должен видеть единую суть во всем, и тогда внешний покров перестает уже ослеплять его, будет ли этот покров прекрасен или безобразен. Он смотрит на все одинаково; тот прекрасный цветок терпимости, который он вырабатывал на Пути испытания, расцветает ныне во всеобъемлющую любовь, которая заключает все живое в свои нежные объятия. Он становится другом каждой твари, возлюбленным всего живого.
Как живое воплощение Божественной любви он переходит к четвертому Посвящению, которое вводит его на последнюю ступень Пути, на которой он переходит за пределы индивидуального [Индусы называют его Paramahamsa, или поднявшийся над я. Буддисты называют его Архатом, досточтимым]. Здесь он остается, сколько пожелает, сбрасывая последнюю тонкую окову, которая все же отделяет его, хотя и непрочной нитью, от полного освобождения. Он сбрасывает с себя последнее влечение к жизни в форме, а затем и всякое влечение к какой бы то ни было, пусть даже и бесформенной жизни. Это все же цепи, а он должен быть вполне свободен, он должен быть гражданином трех миров, но ничто в этих мирах не должно иметь и тени власти над ним. Красота и слава мира без форм должна очаровывать его не более, чем конкретная красота миров, обладающих формами [См. гл.IV Ментальная сфера], а затем -- самая великая из всех побед -- он сбрасывает с себя последнюю окову обособленности, то, что производит иллюзию отдельного я [Ahamkara, которое можно перевести понятием гордости, так как гордость есть наиболее тонкое проявление я, отделившегося от целого], ибо теперь он пребывает постоянно и в бодрствующем сознании на высшем плане единства, на той духовной высоте, где Я всего сущего познается как единое.
Наклонность к обособлению, рожденная вместе с душой, является сутью индивидуальности, и она сохраняется до тех пор, пока все ее ценное содержание не внесется в Монаду; следовательно, свойство это становится ненужным на пороге освобождения, когда весь драгоценный результат уже передан Монаде, понимая под результатом то чувство индивидуального тождества, настолько чистого и тонкого, что оно нисколько не затемняет сознания единства. Легко спадает тогда с ученика все, что было еще способно отвечать на волнующие прикосновения, и ученик стоит отныне облеченный в славу неизменного мира, нарушить который не может уже ничто.
И полное освобождение от иллюзии личного я уносит с его духовного горизонта последние облака, которые могли бы еще затемнить его сознание, и в этом осуществлении единства неведение [Avidja, первая иллюзия и последняя, та, которая создает отдельные миры и которая исчезает последнею, когда освобождение достигнуто] порождающее все формы обособления, спадает навсегда, и человек является совершенным и свободным.
Теперь мы подошли к окончанию Пути, который носит название порога Нирваны. Это удивительное состояние сознания было известно ученику в моменты, когда он покидал тело на последней ступени Пути; теперь же, когда он переступил порог, нирваническое сознание становится его нормальным сознанием, ибо Нирвана и есть местопребывание освобожденного Я [Jivanmukta, освобожденная жизнь, индусов; Asekha, тот, которому нечему более учиться, у буддистов.]. Он завершил человеческое восхождение, он достиг границы человеческого. За этой границей пребывают сонмы великих Существ, но они не принадлежат уже к человеческой природе.
Распятие во плоти уже миновало, час освобождения пробил, и торжествующее свершилось! срывается с уст победителя. Он переступил порог, он перешел в сияние духовного света, еще один сын земли победил смерть.
Какие тайны хранятся за покровом того верховного Света -- мы не знаем; лишь смутно чувствуем мы, что высшее Я найдено, что любящий и возлюбленный слились в одно.
Долгому исканию настал конец, жажда сердца утолилась навеки, оно вступило в радость Господа своего.
Но разве земля потеряла своего сына, и человечество лишилось своего победившего брата? Нет, он сам произошел из недр света и снова стоит на пороге Нирваны, являясь сам воплощением этого света, не передаваемого словами смертного, он -- проявленный Сын Бога.
Но теперь взор его обращен к земле, глаза его сияют божественным состраданием при виде сынов человеческих, братьев его по плоти, он не может оставить их беспомощными и рассеянными, как овец без пастыря. Облеченный в величие полного отречения, сияющий силою совершенной мудрости и бесконечной жизни, он возвращается на землю для благословления