Ледбитер Чарлз

Ясновидение

чувств на землю.

Наступило минутное замешательство; мы расстегивали его воротник, я брызгал ему в лицо водой, которая к счастью была у меня в моей фляжке, кто-то старался влить ему в рот водки, хотя зубы его были крепко стиснуты; и под шум этого волнения я шепнул на ухо человеку, стоявшему рядом со иной (кстати, одному из самых больших наших скептиков): - Бошан! Слыхали вы что-нибудь?

- Как же, да! - отвечал он, - любопытный звук, очень любопытный! Что-то вроде треска или грохота очень далеко, но все же вполне отчетливо; если бы это не было совершенно невозможно, я бы поклялся, что это была ружейная пальба.

Совершенно такое же впечатление и у меня, прошептал я, - но тише, он приходит в себя?

Минуты через две он был уже в состоянии говорить, хотя и слабым голосом и начал благодарить нас за беспокойство; потом он сел, прислонился к дереву и твердым, хотя все еще тихим голосом сказал:

- Мои дорогие друзья, я чувствую, что должен вам объяснить свое необыкновенное поведение. Этого объяснения я бы охотно избежал; но когда-нибудь я должен буду объясниться, а потому - все равно, пусть это будет теперь. Может быть, вы заметили, что когда во время нашего путешествия вы все принимали участие в насмешках над снами, предзнаменованиями и приведениями, я неизменно избегал высказывать свое мнение по этому поводу. Я это делал потому, что не желал попасть в смешное положение или поднимать споры и вместе с тем не мог согласиться с вами, так как по своему собственному страшному опыту слишком хорошо знал, что мир, который люди согласились называть миром сверхъестественным, так же реален (нет, может быть, еще гораздо реальнее!), как этот мир, который мы видим вокруг нас. Другими словами, я как и многие мои соотечественники, обладаю проклятым даром второго зрения, этой ужасной способностью, рисующей картины несчастий, которые скоро должны наступить.

- Подобное видение у меня как раз только что было; оно исключительно ужасно, и вы видели, как оно меня поразило. Я увидел перед собой труп человека, умершего не спокойной естественной смертью, но жертвой какого-нибудь ужасного случая; страшная бесформенная масса с лицом вздувшимся, измятым, неузнаваемым. Я видел, что это ужасное тело лежит в гробу и над ним совершается похоронный обряд. Я видел пастора и кладбище; и хотя ни того, ни другого не видел никогда раньше, я прекрасно могу мысленно вызвать их перед глазами. Я видел вас, себя, Бошана, всех нас и многих еще, стоящих вокруг в качестве провожающих покойника. Я видел, как солдаты подняли ружья, когда окончилась служба; я слышал залп из этих ружей и больше не помню ничего.

Когда он упомянул об этом ружейном залпе, я с содроганием взглянул на Бошана; и никогда не забуду выражения застывшем ужаса на его красивом, обыкновенно скептическом лице.

Это лишь один инцидент (и вовсе не самый существенный) в этой замечательной истории психического опыта, но так как в данную минуту нас интересует лишь пример случая второго зрения, который она нам дает, то я должен лишь сказать, что позднее, днем, группой молодых офицеров было найдено тело их командира в том ужасном виде, который так верно описал Камерон. Рассказ продолжается:

Когда на следующий день вечером мы прибыли к месту нашего назначения и с нас сняли показания соответствующие власти, Камерон и я вышли на прогулку, надеясь, что смягчающее влияние природы хоть немного стряхнет с нас парализовавшее нас уныние. Внезапно он сжал мою руку и, указывая на какую-то грубо сделанную решетку, сказал дрожащим голосом: - Да! Вот оно! Это кладбище, которое я видел вчера. - И когда позднее мы были представлены местному капеллану, я заметил (хотя мои друзья и не заметили этого) непреодолимое содрогание, с которым Камерон взял его руку, и я понял, что он узнал пастора своего видения.