за меня), мы расстались, и я стал
выбираться из Крессент-сити на шоссе 199, ведущее на восток, чтобы вернуться
на главную автостраду 99, которая вынесет меня к Портленду и Сиэтлу быстрее,
чем более живописная, но медленная дорога вдоль побережья.
Тут вдруг я ощутил такую свободу, что пошел не по той стороне дороги и
оттуда голосовал, - шел, как китайский святой, в Никуда, низачем, просто шел
на свою гору радоваться. Бедный маленький ангельский мир! Мне вдруг стало
все равно: подумаешь, и пешком дойду. Но именно потому, что я шел,
пританцовывая, по другой стороне, и мне было наплевать, - мне немедленно
стало везти. Остановился рабочий с золотых приисков, с маленьким трактором
впереди, который вел его сын, и мы долго беседовали о лесах, о горах Сискийу
(по которым продвигались к Грантс-Пасс, штат Орегон), о том, как надо печь
рыбу: он сказал, что надо разжечь костер в чистом желтом песке у ручья,
потом отгрести угли, зарыть рыбу в песок и оставить на несколько часов, а
потом откопать и счистить песок. Мой рюкзак и мои планы весьма
заинтересовали его.
Он выкинул меня в горной деревушке, очень похожей на Бриджпорт,
Калифорния, где мы с Джефи грелись на солнышке. Я отошел на милю и прилег
вздремнуть в лесу, в самом сердце гор Сискийу. Проснулся я в неведомом
китайском тумане, с чрезвычайно странным чувством. Отправился дальше тем же
манером, по неправильной стороне; от Керби до Грантс-Пасса меня вез
блондин-торговец подержанными автомобилями, а потом, после того как жирный
ковбой за рулем грузовика с гравием, злорадно ухмыляясь, нарочно чуть не
наехал на мой рюкзак, подобрал меня печальный парнишка-лесоруб в каске,
мчавшийся с огромной скоростью по сонной долине, то взлетающей вверх, то
ныряющей вниз, до Каньонвилла, где, как во сне, остановился шизовый
грузовик-магазин, полный перчаток и рукавиц на продажу, и шофер, дружелюбный
Эрнест Петерсен, всю дорогу болтая (причем настоял, чтобы я сел на сиденье
лицом к нему, так что ехать пришлось спиной вперед), довез меня до Юджина,
штат Орегон. Он говорил обо всем на свете, дважды купил мне пива, несколько
раз останавливался на заправках и развешивал свой товар.
'Мой отец был великий человек, - заметил он, между прочим, - он
говорил: в этом мире больше козлов, чем коз'. Он был страстный болельщик,
ходил на соревнования с секундомером и бесстрашно и независимо разъезжал на
собственном грузовике, игнорируя местные попытки записать его в профсоюз.
На алом закате мы распрощались у прелестного пруда в окрестностях
Юджина, где я собрался ночевать. Я расстелил спальник под сосной в густых
зарослях, через дорогу от уютных пригородных коттеджиков, откуда меня не
могли увидеть, да и как они могли увидеть, если все равно смотрели
телевизор. Я поужинал и проспал двенадцать часов, только один раз проснулся
среди ночи, чтоб намазаться средством от комаров.
Утром моему взору предстало мощное начало Каскадов, того самого горного
хребта, на северном краю которого, возле самой Канады, в четырехстах милях
отсюда, находилась моя гора. Утренний ручей оказался мутным - через дорогу
лесопилка. Я умылся в ручье и отправился в путь, кратко помолившись над
четками, теми, что подарил мне Джефи на привале на горе Маттерхорн: 'Поклон
пустоте божественной бусины Будды'.
На открытом шоссе меня тут же подхватили два крутых молодчика и довезли
до окрестностей Джанкшн-сити, где я выпил кофейку, прошел пешком пару миль
до придорожного кафе поприличнее, поел блинов и зашагал дальше по каменистой
обочине, раздумывая, доберусь ли когда-нибудь до Портленда, не говоря уже о
Сиэтле; тут меня подобрал смешной светловолосый человечек, маляр, в
заляпанных краской башмаках, у него было четыре пинтовых банки холодного
пива, потом он останавливался у придорожной таверны, потому что хотел еще
пива, в конце концов мы оказались в Портленде и неслись по гигантским вечным
мостам, которые расходились за нашей спиной, пропуская крановые баржи в
дымный речной портовый город, окруженный поросшими сосною горами. В центре
Портленда я сел на двадцатипятицентовый автобус до Ванкувера, штат
Вашингтон, там съел кони-айлендский гамбургер - и опять на шоссе 99, где
меня взял милый молодой усатый оки-бодхисаттва с одной почкой и сказал: 'Вот
здорово, теперь есть с кем поговорить', и везде,