подошве и оставил их у порога; Джефи кинул мне подушку, на которую я
уселся, скрестив ноги и прислонясь к дощатой стенке, с чашкой горячего чая.
- Читал когда-нибудь Книгу Чая? - спросил он.
- Нет, а что это за книга?
- Научный трактат о том, как заваривать чай, основанный на знаниях,
полученных за две тысячи лет приготовления чая. Там описано, как должен
действовать первый глоток чая, и второй, и третий, просто настоящий экстаз.
- То есть они как бы торчали ни на чем?
- Отпей чайку и поймешь; это хороший зеленый чай. - Чай был и впрямь
хорош, я сразу ощутил тепло и покой. - Почитать тебе из этой поэмы Хань
Шаня? Рассказать о нем?
- Давай.
- Значит, Хань Шань был китайский ученый, который устал жить в большом
городе и удалился в горы.
- Прямо как ты.
- Тогда это действительно было возможно. Он жил в пещерах недалеко от
буддийского монастыря в Тянь-Цзиньском районе Тьен Тая, дружил с
единственным человеком, забавным дзенским безумцем Ши-те, который работал
уборщиком в монастыре, подметал его соломенной метлой. Ши-те тоже был
поэтом, но записал очень немногое. Изредка Хань Шань спускался с Холодной
Горы в своей одежде из коры деревьев, приходил на теплую кухню и ждал пищи,
но никто из монахов не кормил его, так как он не хотел принимать устав и
медитировать трижды в день по удару колокола. Понимаешь, почему у него
тут... вот послушай, я тебе переведу, - и, заглянув ему через плечо, я стал
следить, как он читает по крупным птичьим следам иероглифов: - 'Вверх иду по
тропинке Холодной Горы, вьется тропинка все вверх и вверх, в длинном ущелье
осыпь и валуны, широкий ручей, изморозь на траве, влажен мох, хоть дождя и
не было, сосна поет, но ветра нет, кто порвет путы мира и воссядет со мною
среди облаков?'
- Ух ты.
- Это, конечно, мой перевод, тут, видишь, по пять иероглифов в столбце,
приходится вставлять всякие западные предлоги, артикли и тому подобное.
- А почему не перевести как есть, пять знаков - пять слов? Вот эти пять
первых, что они означают?
- Это иероглиф 'взбираться', это - 'вверх', это - 'холодный', это -
'гора', это - 'тропинка'.
- Все правильно, 'Вверх иду тропинкой Холодной Горы'.
- Ну, да, а здесь как быть: 'длинный', 'ущелье', 'завалить', 'лавина',
'валуны'?
- Это где?
- Вот, в третьем столбце. Получается: 'Длинное ущелье завалено лавиной
валунами'.
- Но так даже лучше!
- Вообще-то да, я думал об этом, но мне надо получить одобрение
китаистов в университете, и чтобы это было понятно по-английски.
- Эх, как здорово, - сказал я, оглядывая комнату, - и ты сидишь тут так
тихо в этот спокойный час, читаешь, один, в очках...
- Вот что, Рэй, надо тебе сходить со мной в горы. Хочешь, залезем на
Маттерхорн?
- Давай! А где это?
- В Высоких Сьеррах. Можно доехать дотуда с Генри Морли, на его машине,
а там у озера выйти, взять рюкзаки - и вперед. Я понесу всю еду и
снаряжение, а ты мог бы одолжить у Альвы рюкзачок и понесешь запасные носки,
ботинки и разную мелочь.
- А вот эти иероглифы что означают?
- Эти иероглифы означают, что Хань Шань спустился с горы после
многолетних скитаний, чтобы повидать близких, и вот он говорит: 'Все это
время я жил на Холодной Горе' - и так далее, - 'вчера навестил я друзей и
родных, более половины из них ушло к Желтым Источникам' - то есть умерло, -
'ныне утром смотрю на свою одинокую тень, читать не могу, глаза полны слез'.
- Тоже на тебя похоже: читаешь, а глаза полны слез.
- У меня не полны слез!
- Ну, будут полны, потом, через много лет.
- Это точно, Рэй... И вот тут, смотри: 'На горе холод, всегда, а не
только в этом году', видишь ли, он в самом деле высоко забрался, на
двенадцать-тринадцать тысяч футов, а то и выше, вот он говорит: 'Зазубренные
отроги в вечном снегу, в темных ущельях лес, туман моросит, трава прорастает
только к концу июня, в начале августа начинается листопад, и я тут торчу
высоко, как наркоман...'
- 'Торчу, как наркоман?'
- Ну, это я так перевел, вообще-то здесь сказано - как сластолюбец в
городе у подножья горы, я просто осовременил.
- Здорово. - Я поинтересовался, почему Джефи избрал своим героем Хань
Шаня.
- Потому что он жил в горах и был поэт и буддист, упражнялся в
медитации на сути всех вещей, и, между прочим,