Джек Керуак

Бродяги Драхмы

заночевать в

мотеле, пять долларов койка, грабеж, конечно, но ему нужен был сон, не мог

же я ждать в мерзлой кабине. Проснувшись в понедельник утром, я выглянул в

окно и увидел, как озабоченные молодые люди спешат на службу в свои

страховые конторы, в надежде когда-нибудь стать большими Гарри Трумэнами. Во

вторник на рассвете он высадил меня в морозном центре Спрингфилда, Огайо, мы

распрощались, было немного грустно.

Я зашел в кафе, выпил чаю, подсчитал свои финансы, отправился в

гостиницу и там, усталый, как следует выспался. Потом купил автобусный билет

до Рокки-Маунта, - невозможно было ехать автостопом из Огайо в Северную

Каролину зимой, по горам, через перевал Блю Ридж и так далее. Но я был

нетерпелив и решил - лучше все равно выйду на трассу, на выезде из города

попросил шофера остановить автобус и вернулся на автостанцию, чтобы сдать

билет. Деньги мне вернуть отказались. Теперь из-за своего дурацкого

нетерпения я должен был лишних восемь часов ждать следующего медленного

автобуса до Чарлстона, Западная Вирджиния. Я стал голосовать на выезде из

Спрингфилда, рассчитывая просто так, шутки ради, поймать автобус в

каком-нибудь городке дальше по трассе, и руки и ноги замерзли у меня стоять

на тоскливой деревенской дороге в морозных сумерках. Потом меня все же

неплохо подбросили до какого-то городишки, где я просто околачивался у

крохотной телеграфной конторы, пока не пришел мой автобус. Битком набитый,

он всю ночь полз через горы, на рассвете, отдуваясь, перевалил через Блю

Ридж, среди заснеженных лесов, потом целый день, останавливаясь у каждого

столба, сползал вниз, к Маунт Эйри; прошли века, пока в Рэлей я наконец не

пересел в свой местный автобус, где попросил шофера высадить меня у поворота

на проселок, петляющий три мили по сосновому лесу к дому моей матушки, в Биг

Изонбург Вудс на перекрестке дорог в окрестностях Рокки-Маунта.

Около восьми вечера он высадил меня, и в лунной морозной тиши зашагал я

по каролинской дорожке, наблюдая, как в небе надо мной реактивный самолет

пересекает лицо луны, деля ее снежный круг пополам. Как хорошо, что на

рождество я вернулся на восток, к снегам и огонькам в окнах одиноких ферм, к

молчаливым сосновым лесам и полям, таким пустынным и хмурым, к

железнодорожным путям, убегающим в серо-голубую лесную даль навстречу моей

мечте.

В девять часов я уже шел с рюкзаком по двору моей матушки, а вот и она,

перемывает посуду в белой кафельной кухоньке, со скорбным лицом ждет (я

опаздывал), беспокоится за меня - вдруг не доберусь, и, наверное, думает:

'Бедный Раймонд, все-то он ездит своим автостопом, волнует меня до смерти,

почему он не такой, как все?' А я, стоя во дворе на холоде и глядя на нее,

думал о Джефи: 'Почему он так непримирим к белому кафелю и всей этой, как он

говорит, 'кухонной машинерии'? Есть люди с добрым сердцем, независимо от

того, нравятся им бродяги Дхармы или нет. Сострадание - сердце буддизма'.

Позади дома темнел большой сосновый лес, где мне предстояло провести всю

зиму и весну, медитируя под деревьями и пытаясь самостоятельно отыскать

истину, суть всех вещей. Я был очень счастлив. Я обошел вокруг дома и

заглянул в другое окно, где стояла рождественская елка. В ста ярдах отсюда

два деревенских магазинчика у дороги оживляли лесную пустоту, которая без

них казалась бы чересчур мрачной. Я приблизился к конуре, где дрожал и

фыркал на морозе старый охотничий пес Боб.

При виде меня он радостно заскулил. Я спустил его с цепи, он взвизгнул

и заскакал вокруг, и вбежал со мною в дом, где на теплой кухне я обнял мать

и сестру, и муж сестры вышел из гостиной, приветствуя меня, и племянник,

малыш Лу, и я был снова дома.

19