крыльцо. На дереве, в профиль к ним, сидел удод, невообразимый среди зимнего города.
В один из вечеров впервые за все последнее время друг с совершенно спокойной душой ушел ночевать к себе, к друзьям, у которых он жил тогда. Он наконец, с наслаждением и про¬медлением принял ванну. Еще до того, как лечь спать, он по¬чувствовал как стал заполняться безмятежностью и теплым спо¬койствием.
Утром его разбудили, сказав, что звонила дочь старухи: с матерью очень плохо, она вызвала «скорую», возможно, это конец.
Когда он приехал, старуха, запрокинув источенное светом лицо, уже лежала неподвижно, накрытая шубой. Левое ее пле¬чо и грудь были обнажены. Окно было открыто. Он хотел было прикрыть ее худенькое невесомое плечико. «Не надо, ей было так жарко перед этим»,— сказала дрогнувшим голосом дочь.
Старуху похоронили через сутки по обычаю, некогда при¬нятому ею вместе с вероисповеданием мужа. Все складывалось, будто своим невидимым присутствием она продолжала стараться не доставлять много хлопот: все успевалось вовремя, удава¬лось найти все необходимое, даже продавцы в продуктовых магазинах часто ошибались не в свою пользу.
В комнате и в доме не было запаха тлена. По обычаю тело старухи лежало в саване на полу, ее лица не было видно, и во всем доме было необъяснимо легко и светло.
В ночь перед похоронами другу удалось подремать полчаса. Ему полуприснилось полупригрезилось, как вначале некто по¬казал ему древнюю глубокую книгу, и он знал во сне, что это книга бытия, и перелистали перед его взглядом некие опреде¬ленные страницы и он читал их, а затем ему показали другую книгу, и она была как бы книгой судеб старухи — он перелис¬тал всю ее книгу, и было что-то еще, чего он никак не мог вспом¬нить.
Приблизительно через девять дней, сидя вечером с несколь¬кими друзьями в бывшей комнате старухи, он, дочь и приехав¬шая из другой страны их подруга внезапно одновременно ус¬лышали странный звук слева: реально-нереальный, громкий и беззвучный одновременно крик как бы удаляющейся чайки, улетающей навсегда куда-то на Север, пронзительный, дале¬кий, исчезающий.
***
Сновидящий видит во сне себя сидящим на открытой мест¬ности. Вокруг него происходит что-то ужасное и невероятное: атомные взрывы, передвижение масс людей, пожары, наводне¬ния.
От всего этого его отделяет как бы прозрачный колпак, внут¬ри которого с ним (со сновидящим) абсолютно ничего не про¬исходит. Его начинает утомлять эта ситуация, он встает и спра¬шивает, запрокинув голову к небу и сложив ладони рупором:
«А мне, а мне что делать?». Сверху незамедлительно и громог¬ласно отвечают с некоторым раздражением: «А ты — сиди! Ког¬да надо будет — скажут!»
***
Сон был о долгом, мучительном и кропотливом труде: мы поднимались в горы —это продолжалось годами — сквозь не¬вообразимые опасности и препятствия. Когда мы дошли до 2/3 горы, все стало легче и вдруг распахнулось в радость освобож¬дения — высокие светлые горы, ясное благодатное небо, чув¬ство возвращения к заветному.
Оставив здесь остальных, я с кем-то еще должны были спус¬титься опять вниз, за теми, кто остался там. По мере схождения время замедлялось, дробилось, уродо¬валось. Те, кого мы должны были спасти, были захвачены страхом: места людей занял кто-то другой, — агрессивный, изощренный, зверски жестокий и в этом —беспредельный. Они (захватчики) пришли откуда-то с левой стороны мира у подножья.
По пути мы пробирались через адские засады и заставы. Некоторых уже невозможно было спасти: их души и светимость настолько были захвачены и поражены страхом, что они не могли уже слышать зова освобождения — они не слышали и не понимали нас, в них царствовала только жуть, они не помни¬ли.
Немногих удавалось провести через все засады и взойти с ними в гору. С каждым это продолжалось годы. Затем я опять спускался с горы и с каждым разом это становилось все опас¬ней, и через годы я приводил в горы следующих беглецов.
...оберни мое имя иными
дорогами. Спальни все более странных
руин золотисто-ржавых эпох
и миров. По дороге отсюда
сюда прибывают в обратном времени
рассыпающиеся слепки странников
в бронзовой пыли, как камикадзе
света. И другие Неназываемые —
древнее самих себя — проникают
в протоки, ущелья, трещины
в небесах.
Оберни мою память цветущим
жасмином, из каждого цветка
которого растет куст цветущего
жасмина, из каждого цветка
которого...
как движение ящерицы — обратное
время за тактом. В лето Господне
такое-то мы оказались