А. Панов

Школа сновидений (Часть 1)

модальностью собственно бытия или Иного, как того, что на каждом этапе развития человека не принадлежит ему, но что, в действительности, и есть его особое, включая историю их от¬ношений — человека и Иного — меняющуюся дистанцию, ка¬чества описаний происходящего или качества посредников, а также мораль, поведение, социальное положение, сексуальных партнеров и т.д.

Человек есть время.

Возможно, каждый человек привносит в мир дискретность своего времени, как и вкус своей жизни, своих историй — сво¬ей судьбы. Естественная магия человеческих взаимоотношений в просачивающейся в неких точках не принадлежащей «этому» силе, действующей по иным, неопосредованным законам, — в удаче встреч, пробуждающих действительно неизвестное. Суг¬гестивность временных потоков и качество их разности, как и качество человеческого обаяния, зависит от характера и поло¬жения той невовлеченной точки света (наблюдателя), которая создает ясность времени и его обаяния.

То, что дает силу, определяет качество времени.

Можно забыться во времени другого человека или общнос¬ти людей целиком. Можно затеряться во времени окраины или вскормить своим пребыванием какое-то время, когда-то нео¬тразимо прекрасное, и стать его рабом, можно быть бродягой, забывшим действительно свое время, кочующим по временам других и Другого. Множественность — это риск и свобода, не¬сомненная действительность избирающего Иного.

Человек есть форма.

Иное и его дороги — это не все, что человеку нужно. Каче¬ство действительного желания света и несомненное присутствие действительной цели в меньшей степени провоцируют настро¬ение «ухода», чем желания и цели, выдающие себя за таковые, а по сути остающиеся фрустрациями более частых потребнос¬тей.

Тот, кто возвращается из Другого — другим, — видит как полнятся неизьяснимым светом предметы «здешнего», и чело¬век — один из них, так как форма его не закончена. Сила, происходя через форму, укрепляет форму, но Сила не есть форма: сила способна изменяться, а форма — только умирать. Действительное формы знает об этом, и это делает форму не¬поддельной, — временной, неизьяснимо прекрасной и смерт¬ной.

«Вновь возвращаясь в ту дальнюю ночь на родину летней проселочной дорогой, мимо озера, среди пологих холмов и родников; в ту безлунную густозвездную ночь с соловьиными брызгами мы возвращались домой. Между нами и сквозь нас протекало время июля. Токи нежности и свежести пронизыва¬ли время нашей дороги, намагничивая наши тела шелковистой дрожью. Время дорожной пыли беззвучно теплело псом сна. Время придорожных трав перевернуто вниз небом, и с нами вместе идет кто-то ещё и это были мы, и мы шли с собою вмес¬те, когда звезды оказались вокруг нас и везде, как частицы тумана.

Капли света бесчисленно входили в наши тела и парили внут¬ри нас, как ослепительные поденки в столбе света под фона¬рем, и они пролетали в нас, как пушинки в пустоте меж холмов. Искорки звезд проникали в нашу кровь, как электрические пу¬зырьки,

и темно-золотой, стекающий с пустоты свет и янтарный ма¬товый свет тех, кто был с нами, словно светильник за плечами освещал нам дорогу, и мы шли дальше, и наши тела повлекло друг к другу, и дальше мы шли обнявшись,

и пальцы мои под одеждой скользят по твоему животу, и дальше наши тела исчезают и мы идем, как гроздья созвездий, и пахнет ночной рекой, и дальше пахнет разлукой, потому что нам с тобой по тринадцать лет той дальней ночью, время кото¬рой проросло сейчас и живет за звездами.»

ЧАСТЬ 3

СНЫ СУДЬБЫ И ФОРМЫ СУДЬБЫ.

ПУТИ УДАЧИ.

1

То трудно определимое, что именуется судьбой, видимо, и есть основное действо каждой жизни. Это действо не сводится и не обобщается просто в тот или иной сюжет. Ибо бытийная ценность любой судьбы определяется не столько сюжетом, сколько силой, заключенной в неподдельном личном риске, придающем умонепостижимый смысл и цену каждому челове¬ческому и другому живому существованию.