Лобсанг Рампа

Шафранная Мантия

настолько опрятно, насколько мог.

Наши лестницы были опасным приспособлением для того, у кого были повреждены ноги. Лестница представляла собой крепкое, хорошо отполированное бревно. С обеих сторон бревна были выемки. Тот, кто хотел подняться вверх, ставил левую ногу в выемку на левой стороне, затем правую — в выемку повыше на правой стороне и так продолжал подъем, обняв бревно коленями. Если человек был неосторожен, либо бревно установлено плохо, он просто скользил по нему, часто сопровождаемый бурным ликованием мальчишек.

Еще одна неприятность, которой следовало опасаться, заключалась в том, что лестницы часто бывали скользкими от масла, поскольку, если кто-то карабкался по ним с масляной лампой в руках, растопленное масло расплескивалось и добавляло проблем. Но сейчас было не время думать о лестницах или масляных лампах. Я добрался до пола, снова тщательно отряхнул себя и оттер несколько пятен застывшего масла. Затем я направился в детскую часть здания.

Войдя в спальню, я подошел к окну и беспокойно выглянул наружу, от волнения стуча пятками о стену. Я смотрел на простиравшуюся картину без всякого интереса, потому что там больше не было ничего, что мне хотелось бы увидеть. Все, чего я желал, находилось внутри!

В Тибете мы не использовали зеркал, потому что смотреть в зеркало считалось проявлением тщеславия. Если кто-то был замечен глядящимся в зеркало, его сразу обвиняли в том, что он больше думает о плотских вещах, чем о духовных. С этой точки зрения отсутствие зеркал считалось большим преимуществом.

Однако в данный момент я ощущал настоятельную потребность посмотреть на себя со стороны, поэтому тайком подобрался к медному блюду. Я протер его краем своей мантии, и оно засияло. Несколько раз я взглянул в него и получил достаточное представление о том, как выгляжу. Чем дольше и пристальнее я всматривался, тем большим становилось мое разочарование. Я положил блюдо на место и отправился на поиски монаха-парикмахера, так как мне показалось, что я заслуживаю прозвища «черная голова».

«Черными головами» в Тибете называли людей, которые не входили в Святой Орден. Послушники, траппы, монахи и монастырские служащие брили свои головы, поэтому их часто называли «красными головами». Наши головы действительно становились красными под немилосердным солнцем. Головы же мирских людей были покрыты черными волосами, и поэтому их называли «черными головами».

Кстати, следует отметить, что мы, упоминая высших лам, часто называли их «шафранными мантиями». Мы никогда не говорили «обладатель шафранной мантии», а всегда просто «шафранная мантия». Точно также мы говорили «красная мантия» или «серая мантия». Для нас мантия была предметом, характеризующим ее обладателя. Согласно тибетской логике, считалось, что человек в мантии нужен только для того, чтобы она могла передвигаться.

Я шел все дальше по темным коридорам Поталы и наконец подошел к довольно большой комнате, в которой работал парикмахер. Он был из тех, кого называли монахом лишь из учтивости, поскольку он никогда не покидал своей комнаты и не посещал богослужений. Я вошел в дверь. Как обычно, это место было заполнено завсегдатаями — бездельничающими монахами, которые постоянно крутились вокруг парикмахера или на кухне, отлынивая от работы и бесцельно тратя свое и чужое время. Но сегодня здесь царила атмосфера какого-то воодушевления, и мне хотелось выяснить причину.

На низкой скамейке лежал ворох довольно потрепанных журналов. По-видимому, один из монахов провел богослужение для группы торговцев и те по доброте душевной вознаградили его целой кипой журналов и газет, которые они привезли с собой из Индии. Сейчас в парикмахерской собралась целая толпа, ожидающая монаха, который провел некоторое время в Индии и теперь был уполномочен объяснить всем то, о чем писалось в этих журналах.

Двое монахов смеялись и болтали, рассматривая картинки. Один сказал другому:

— Нужно спросить Лобсанга об этом. Он, должно быть, специалист в таких вещах. Иди сюда, Лобсанг!

Я подошел туда, где они сидели, что-то рассматривая. Я взял у них журнал, после чего один сказал:

— Но ты же взял его вверх ногами. Ты даже не знаешь, как держать эту штуку!

К моему стыду я обнаружил, что он был прав. Я сел между монахами и стал рассматривать удивительную картинку. Она была коричневая, я бы сказал даже, цвета сепии, и изображала странно выглядящую женщину. Она сидела на высоком столе перед еще большим столом, и в предмете, стоящем перед ней на столе, было видно отражение этой женщины.