Лобсанг Рампа

Пещеры Древних (Часть 1)

покачал головой:

— Обычные люди были слишком ленивы, проводя свои дни в тени деревьев. Ох! Это было печальное зрелище.

— Святой отшельник, — прервал я его, — мне бы больше хотелось услышать о жилищах отшельников здесь, в Тибете.

— Э? О чем это? — слабым голосом переспросил он. — А, да, скиты Тибета... Я вернулся из Индии и отправился в родной Пекин. Я ничему не научился, и потому жизнь наскучила мне. Собрав пожитки, я стал пробираться к границе Тибета. Это заняло много месяцев.

Я раздраженно засопел. Старик продолжал:

— Долгое время в поисках просветления я останавливался в разных монастырях. Наконец я попал в Чакпори. Я был в Китае врачом, и Настоятель позволил мне остаться. Я занимался акупунктурой. Несколько лет меня устраивало это, но затем я почувствовал непреодолимое желание удалиться в скит.

От нетерпения я уже начал пританцовывать. Если старик потянет еще немного, будет слишком поздно — мне нельзя пропустить вечернюю службу. И как только я подумал об этом, раздался первый удар гонга. Неохотно поднявшись, я сказал:

— Уважаемый Учитель, мне, к сожалению, нужно идти. Старик захихикал.

— Нет, мой мальчик, — возразил он, — ты можешь остаться, ибо не получаешь ли ты здесь наставления от старшего брата? Оставайся, ты освобожден от вечерней службы.

Я подумал, что он прав, и снова сел. Он даже не был ламой, но за свой преклонный возраст и огромный опыт все-таки считался старшим.

—Чай, мой мальчик, чай! — воскликнул он. — Мы будем пить чай. Тело мое слабо, и годы давят на меня тяжким грузом. Чай для юных и стариков.

На его зов явился монах, приставленный к пожилым. Он принес нам чаю и ячменя. Смешав тсампу, мы уселись на пол: он — чтобы говорить, я — чтобы слушать.

— Настоятель позволил мне покинуть Чакпори и поселиться в скиту. Мы вышли отсюда со служкой-монахом и направились в горы. Через пять дней мы добрались до места, которое можно увидеть с крыши.

Я кивнул. Мне было известно это одинокое строение, укрытое высоко в Гималаях. Старый монах продолжал:

— Там было пусто: последний жилец недавно умер. Мы сделали уборку, и я в последний раз окинул взглядом Лхасскую долину; взглянул вниз на Поталу и Чакпори, затем вошел во внутреннюю келью. Служка замуровал дверь, и я остался один.

— Но, Учитель! Как там внутри? — спросил я нетерпеливо. Старый Ву Хси потер щеку.

— Это каменное укрытие, — медленно ответил он, — с очень толстыми стенами. Там нет дверей. Единственный вход завален камнями. Откидная дверца, через которую отшельник получает пищу, не пропускает свет. Внутреннее помещение соединяется с комнатой служки темным тоннелем. Я был замурован. Темнота была настолько густой, что ощущалась почти физически. Ни искорки света, ни слабого звука не доносилось снаружи. Я сел на пол и стал медитировать. Поначалу меня мучили галлюцинации, повсюду мерещились тонкие полоски света. Затем я почувствовал, как мрак душит меня, как будто облепляя мягкой сухой грязью. Время перестало существовать. Вскоре я начал слышать колокольный звон и звуки человеческого пения. Я бился головой о стену, яростно пытаясь вырваться наружу. Для меня не было разницы между ночью и днем — там все время было темно и тихо, как в могиле. Через некоторое время я успокоился и затих.

Я представил себе старого By Хси, — тогда еще молодого, — сидящим в почти живой темноте внутри всепоглощающей тишины.

— Каждые два дня, — продолжал он, — слуга должен был оставлять у дверцы немного тсампы. Он ступал так тихо, что я ни разу не слышал, когда он приходил. В первый раз, пробираясь наощупь, я вытолкнул еду за дверцу, да так и не смог ее достать. Мне пришлось ждать еще два дня.

— Сударь, — спросил я, — что станет с отшельником, если он заболеет или умрет?

— Мой мальчик, — ответил By Хси, — если отшельник заболеет, то он умрет. Слуга будет продолжать носить пищу. На четырнадцатый день, если еда останется нетронутой, он взломает стену и вынесет тело.

— А что бывает в случае, подобном Вашему, когда истекает положенный срок?

— Я оставался там два года. Потом семь. Когда приблизилось время выходить, в стене кельи проделали крохотное отверстие. Тончайший луч света проник внутрь. Каждые несколько дней отверстие расширяли, и в комнате становилось все светлее. Наконец я уже мог выдерживать полный дневной свет. Если отшельника неожиданно вывести на солнце, он мгновенно ослепнет. Его зрачки, расширившиеся от постоянной темноты, не смогут больше сузиться. Когда я вышел, я был мертвенно бледен. Мои волосы стали такими же белыми, как горный снег. Мускулы от долгого бездействия пришли в негодность.