Пир

Аполлодор и его друг

поэтому небесной, и младшая, дочь Дионы и Зевса, которую мы именуем

пошлой. Но из этого следует, что и Эротов, сопутствующих обеим Афродитам, надо именовать

соответственно небесным и пошлым. Хвалить следует, конечно, всех богов, но я попытаюсь определить

свойства, доставшиеся в удел каждому из этих двоих.

О любом деле можно сказать, что само по себе оно не бывает ни прекрасным, ни безобразным. Например,

все, что мы делаем сейчас, пьем ли, поем ли или беседуем, прекрасно не само по себе, а смотря по тому, как

это делается, как происходит: если дело делается прекрасно и правильно, оно становится прекрасным, а если

неправильно, то, наоборот, безобразным. То же самое и с любовью: не всякий Эрот прекрасен и достоин

похвал, а лишь тот, который побуждает прекрасно любить.

Так вот, Эрот Афродиты пошлой поистине пошл и способен на что угодно; это как раз та любовь, которой

любят люди ничтожные. А такие люди любят, во-первых, женщин не меньше, чем юношей; во-вторых, они

любят своих любимых больше ради их тела, чем ради души, и, наконец, любят они тех, кто поглупее,

заботясь только о том, чтобы добиться своего, и не задумываясь, прекрасно ли это. Вот почему они и

способны на что угодно - на хорошее и на дурное в одинаковой степени. Ведь идет эта любовь как-никак от

богини, которая не только гораздо моложе другой, но и по своему происхождению причастна и к женскому и

к мужскому началу. Эрот же Афродиты небесной восходит к богине, которая, во-первых, причастна только к

мужскому началу, но никак не к женскому, - недаром это любовь к юношам, - а во-вторых, старше и чужда

преступной дерзости. Потому-то одержимые такой любовью обращаются к мужскому полу, отдавая

предпочтение тому, что сильней от природы и наделено большим умом. Но и среди любителей мальчиков

можно узнать тех, кем движет только такая любовь. Ибо любят они не малолетних, а тех, у кого уже

обнаружился разум, а разум появляется обычно с первым пушком. Те, чья любовь началась в эту пору,

готовы, мне кажется, никогда не разлучаться и жить вместе всю жизнь; такой человек не обманет юношу,

воспользовавшись его неразумием, не переметнется от него, посмеявшись над ним, к другому. Надо бы даже

издать закон, запрещающий любить малолетних, чтобы не уходило много сил неизвестно на что; ведь

неизвестно заранее, в какую сторону пойдет духовное и телесное развитие ребенка - в дурную или хорошую.

Конечно, люди достойные сами устанавливают себе такой закон, но надо бы запретить это и поклонникам

пошлым, как запрещаем мы им, насколько это в наших силах, любить свободнорожденных женщин. Пошлые

же люди настолько осквернили любовь, что некоторые утверждают даже, будто уступать поклоннику

предосудительно вообще. Но утверждают-то они это, глядя на поведение как раз таких людей и видя их

назойливость и непорядочность, ибо любое дело, если только оно делается непристойно и не так, как

принято, не может не заслужить порицания.

Обычай насчет любви, существующий в других государствах, понять нетрудно, потому что там все

определено четко, а вот здешний и лакедемонский куда сложней. В Элиде, например, и в Беотии, да и везде,

где нет привычки к мудреным речам, принято просто-напросто уступать поклонникам, и никто там, ни

старый, ни молодой, не усматривает ничего предосудительного в этом обычае, для того, видимо, чтобы

тамошним жителям - а они не мастера говорить - не тратить сил на уламывания; в Ионии же и во многих

других местах, повсюду, где правят варвары, это считается предосудительным. Ведь варварам, из-за их

тиранического строя, и в философии, и в занятиях гимнастикой видится что-то предосудительное.

Тамошним правителям, я полагаю, просто невыгодно, чтобы у их подданных рождались высокие помыслы и

укреплялись содружества и союзы, чему, наряду со всеми другими условиями, очень способствует та

любовь, о которой идет речь. На собственном опыте узнали это и здешние тираны: ведь любовь

Аристогитона и окрепшая привязанность к нему Гармодия положила конец их владычеству.

Таким образом, в тех государствах, где отдаваться поклонникам считается предосудительным, это мнение

установилось из-за порочности тех, кто его придерживается, то есть своекорыстных правителей и

малодушных подданных; а в тех, где это просто признается прекрасным, этот порядок идет от косности тех,

кто его завел. Наши обычаи много лучше, хотя, как я уже сказал, разобраться в них не так-то легко. И