Пир

Аполлодор и его друг

искусный.

Распоряжайся, как тебе будет угодно.

- Так слушай же, - сказал Эриксимах. - До твоего прихода мы решили, что каждый из нас по очереди,

начиная справа, скажет, как можно лучше, речь об Эроте и прославит его. И вот, все мы уже свое сказали. Ты

же не говорил, а выпить выпил. Поэтому было бы справедливо, чтобы ты ее произнес, а произнеся, дал

любой наказ Сократу, а тот потом своему соседу справа, и так далее.

- Все это прекрасно, - отвечал Алкивиад, - но пьяному не по силам тягаться в красноречии с трезвым. А

кроме того, дорогой мой, неужели ты поверил всему, что Сократ сейчас говорил? Разве ты не знаешь: что бы

он тут ни говорил, все обстоит как раз наоборот. Ведь это он, стоит лишь мне при нем похвалить не его, а

кого-нибудь другого, бога ли, человека ли, сразу же дает волю рукам.

- Молчал бы лучше, - сказал Сократ.

- Нет, что бы ты ни говорил, - возразил Алкивиад, - я никого не стану хвалить в твоем присутствии, клянусь

Посейдоном.

- Ну что ж, - сказал Эриксимах, - в таком случае воздай хвалу Сократу.

- Что ты, Эриксимах! - воскликнул Алкивиад. - Неужели, по-твоему, я должен напасть на него и при вас

отомстить ему?

- Послушай, - сказал Сократ, - что это ты задумал? Уж не собираешься ли ты высмеять меня в своем

похвальном слове?

- Я собираюсь говорить правду, да не знаю, позволишь ли.

- Правду, - ответил Сократ, - я не только позволю, но и велю говорить.

Речь Алкивиада: панегирик Сократу

- Ну что ж, не премину, - сказал Алкивиад. - А ты поступай вот как. Едва только я скажу неправду, перебей

меня, если захочешь, и заяви, что тут я соврал, - умышленно врать я не стану. Но если я буду говорить

несвязно, как подскажет память, не удивляйся. Не так-то легко перечислить по порядку все твои странности,

да еще в таком состоянии.

Хвалить же, друзья мои, Сократа я попытаюсь путем сравнений. Он, верно, подумает, что я хочу посмеяться

над ним, но к сравнениям я намерен прибегать ради истины, а совсем не для смеха.

Более всего, по-моему, он похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники

изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него

оказываются изваяния богов. Так вот, Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами

внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать. А что ты похож на них и в остальном, об

этом послушай. Скажи, ты дерзкий человек или нет? Если ты не ответишь утвердительно, у меня найдутся

свидетели. Далее, разве ты не флейтист? Флейтист, и притом куда более достойный удивления, чем Марсий.

Тот завораживал людей силой своих уст, с помощью инструмента, как, впрочем, и ныне еще любой, кто

играет его напевы. Те, которые играл Олимп, я, кстати сказать, тоже приписываю Марсию, как его учителю.

Так вот, только напевы Марсия, играет ли их хороший флейтист или плохая флейтистка, одинаково

увлекают слушателей и, благодаря тому что они сами божественны, обнаруживают тех, кто испытывает

потребность в богах и таинствах. Ты же ничем не отличаешься от Марсия, только достигаешь того же самого

без всяких инструментов, одними речами. Когда мы, например, слушаем речь какого-нибудь другого

оратора, даже очень хорошего, это никого из нас, правду сказать, не волнует. А слушая тебя или твои речи в

чужом, хотя бы и очень плохом, пересказе, все мы, мужчины, и женщины, и юноши, бываем потрясены и

увлечены.

Что касается меня, друзья, то я, если бы не боялся показаться вам совсем пьяным, под клятвой рассказал бы

вам, что я испытывал, да и теперь еще испытываю, от его речей. Когда я слушаю его, сердце у меня бьется

гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов, а из глаз моих от его речей льются слезы; то же самое, как

я вижу, происходит и со многими другими. Слушая Перикла и других превосходных ораторов, я находил,

что они хорошо говорят, но ничего подобного не испытывал, душа у меня не приходила в смятение, негодуя

на рабскую мою жизнь. А этот Марсий приводил меня часто в такое состояние, что мне казалось - нельзя

больше жить так, как я живу. И ты, Сократ, не скажешь, что это неправда. Да я и сейчас отлично знаю, что

стоит лишь мне начать его слушать, как я не выдержу и впаду в такое же состояние. Ведь он заставит меня

признать, что при всех моих недостатках я пренебрегаю самим собою и занимаюсь делами афинян. Поэтому

я нарочно не слушаю его и пускаюсь от него, как от сирен, наутек, иначе я до самой старости не отойду от