Пир

Аполлодор и его друг

тому одному охладеет, ибо сочтет такую чрезмерную любовь

ничтожной и мелкой. После этого он начнет ценить красоту души выше, чем красоту тела, и, если ему

попадется человек хорошей души, но не такой уж цветущий, он будет вполне доволен, полюбит его и станет

заботиться о нем, стараясь родить такие суждения, которые делают юношей лучше, благодаря чему невольно

постигнет красоту нравов и обычаев и, увидев, что все это прекрасное родственно между собою, будет

считать красоту тела чем-то ничтожным. От нравов он должен перейти к наукам, чтобы увидеть красоту

наук и, стремясь к красоте уже во всем ее многообразии, не быть больше ничтожным и жалким рабом чьей-

либо привлекательности, плененным красотой одного какого-то мальчишки, человека или характера, а

повернуть к открытому морю красоты и, созерцая его в неуклонном стремлении к мудрости, обильно

рождать великолепные речи и мысли, пока наконец, набравшись тут сил и усовершенствовавшись, он не

узрит того единственного знания, которое касается прекрасного, и вот какого прекрасного... Теперь, - сказала

Диотима, - постарайся слушать меня как можно внимательнее.

Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца

этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были

предприняты все предшествующие труды, - нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни

гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-

то, для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и

сравнительно с другим безобразное. Прекрасное это предстанет ему не в виде какого-то лица, рук или иной

части тела, не в виде какой-то речи или знания, не в чем-то другом, будь то животное, Земля, небо или еще

что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другие разновидности прекрасного

причастны к нему таким образом, что они возникают и гибнут, а его не становится ни больше ни меньше, и

никаких воздействий оно не испытывает. И тот, кто благодаря правильной любви к юношам поднялся над

отдельными разновидностями прекрасного и начал постигать самое прекрасное, тот, пожалуй, почти у цели.

Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных

проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного

вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным

нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое

и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это - прекрасное. И в созерцании

прекрасного самого по себе, дорогой Сократ, - продолжала мантинеянка, - только и может жить человек, его

увидевший. Ведь увидев его, ты не сравнишь его ни со златотканой одеждой, ни с красивыми мальчиками и

юношами, при виде которых ты теперь приходишь в восторг, и, как многие другие, кто любуется своими

возлюбленными и не отходит от них, согласился бы, если бы это было хоть сколько-нибудь возможно, не

есть и не пить, а только непрестанно глядеть на них и быть с ними. Так что же было бы, - спросила она, -

если бы кому-нибудь довелось увидеть прекрасное само по себе прозрачным, чистым, беспримесным, не

обремененным человеческой плотью, красками и всяким другим бренным вздором, если бы это

божественное прекрасное можно было увидеть во всем его единообразии? Неужели ты думаешь, - сказала

она, - что человек, устремивший к нему взор, подобающим образом его созерцающий и с ним неразлучный,

может жить жалкой жизнью? Неужели ты не понимаешь, что, лишь созерцая прекрасное тем, чем его и

надлежит созерцать, он сумеет родить не призраки добродетели, а добродетель истинную, потому что

постигает он истину, а не призрак? А кто родил и вскормил истинную добродетель, тому достается в удел

любовь богов, и если кто-либо из людей бывает бессмертен, то именно он.

Вот что - да будет и тебе, Федр, и всем вам известно - рассказала мне Диотима, и я ей верю. А веря ей, я

пытаюсь уверить и других, что в стремлении человеческой природы к такому уделу у нее вряд ли найдется

лучший помощник, чем Эрот. Поэтому я утверждаю, что все должны чтить Эрота и, будучи сам почитателем

его владений и всячески в них подвизаясь, я и другим советую следовать моему примеру и, как могу, славлю