Платон

Ф е д о н

душу от общения с телом в несравненно большей мере,

чем любой другой из людей?

- Да, пожалуй.

- И наверное, Симмий, по мнению большинства людей, тому, кто не

находит в удовольствиях ничего приятного и не получает своей доли, и

жить-то не стоит? Ведь он уже на полдороге к смерти, раз нисколько не

думает о телесных радостях!

- Да, ты совершенно прав.

- А теперь взглянем, как приобретается способность мышления.

Препятствует ли этому тело или нет, если взять его в соучастники

философских разысканий? Я имею в виду вот что. Могут ли люди сколько-

нибудь доверять своему слуху и зрению? Ведь даже поэты без конца

твердят, что мы ничего не слышим и не видим точно. Но если эти два

телесных чувства ни точностью, ни ясностью не отличаются, тем менее

надежны остальные, ибо все они, по-моему, слабее и ниже этих двух. Или

ты иного мнения?

- Нет, что ты!

- Когда же в таком случае, - продолжал Сократ, - душа приходит в

соприкосновение с истиной? Ведь, принимаясь исследовать что бы то ни

было совместно с телом, она - как это ясно - всякий раз обманывается по

вине тела.

- Ты прав.

Так не в размышлении ли - и только в нем од-

ном - раскрывается перед нею что-то от [подлинного]

бытия?

- Верно.

- И лучше всего мыслит она, конечно, когда ее не тревожит ничто из

того, о чем мы только что говорили, - ни слух, ни зрение, ни боль, ни

удовольствие, когда, распростившись с телом, она останется одна или

почти одна и устремится к [подлинному] бытию, прекратив и пресекши,

насколько это возможно, общение с телом.

- Так оно и есть.

- Значит, и тут душа философа решительно пре-

зирает тело и бежит от него, стараясь остаться наедине с

собою?

- Очевидно, так.

- Теперь такой вопрос, Симмий. Признаём мы, что существует

справедливое само по себе, или не признаем?

- Ну разумеется, признаём, клянусь Зевсом.

- А прекрасное и доброе?

- Как же не признать?

- А тебе случалось хоть раз видеть что-нибудь подобное воочию?

- Конечно, нет, - сказал Симмий.

- Значит, ты постиг это с помощью какого-то иного телесного чувства?

Я говорю сейчас о вещах того же рода - о величине, здоровье, силе и так

далее - одним словом, о том, что каждая из этих вещей представляет собою

по своей сущности. Так как же, самое истинное в них мы обнаруживаем с

помощью тела? Или же, напротив, кто из нас всего тщательнее и

настойчивее приучит себя размышлять о каждой вещи, которую он ис-

следует, тот всего ближе подойдет к ее истинному познанию?

- Именно так.

- Но в таком случае самым безукоризненным образом разрешит эту

задачу тот, кто подходит к каждой вещи средствами одной лишь мысли

(насколько это возможно), не привлекая в ходе размышления ни зрения,

ни иного какого чувства и ни единого из них не беря в спутники рассудку,

кто пытается уловить любую из сторон бытия самое по себе, во всей ее

чистоте, вооруженный лишь мыслью самой по себе, тоже вполне чистой,

и отрешившись как можно полнее от собственных глаз, ушей и, вообще

говоря, от всего своего тела, ибо оно смущает душу всякий раз, как они

действуют совместно, и не дает ей обрести истину и разумение. Разве не

такой человек, Симмий, больше всех преуспеет в исследовании бытия?

- Все, что ты говоришь, Сократ, - отвечал Симмий, - совершенно

верно.

- Да, - продолжал Сократ, - примерно такое убеждение и должно

составиться из всего этого у подлинных философов, и вот что

приблизительно могли бы они сказать друг другу: 'Словно какая-то тропа

приводит нас к мысли, что, пока мы обладаем телом и душа наша

неотделима от этого зла, нам не овладеть полностью предметом наших

желаний. Предмет же этот, как мы утверждаем, - истина. В самом деле,

тело не только доставляет нам тысячи хлопот - ведь ему необходимо

пропитание! - но вдобавок подвержено недугам, любой из которых

мешает нам улавливать бытие. Тело наполняет нас желаниями, страстями,

страхами и такой массою всевозможных вздорных призраков, что, верьте

слову, из-за него нам и в самом деле совсем невозможно о чем бы то ни

было поразмыслить! А кто виновник войн, мятежей и битв, как не тело и

его страсти? Ведь все войны происходят ради стяжания богатств, а

стяжать их нас заставляет тело, которому мы по-рабски служим. Вот по

всем этим причинам - по вине тела - у нас и нет досуга для философии.

Но что всего хуже: если даже мы на какой-то срок освобождаемся от

заботы о теле, чтобы обратиться к исследованию и размышлению, тело и