Платон

Ф е д о н

поднести Сократу.

Увидев этого человека, Сократ сказал:

- Вот и прекрасно, любезный. Ты со всем этим знаком - что же мне надо

делать?

- Да ничего, - отвечал тот, - просто выпей и ходи тех пор, пока не

появится тяжесть в ногах, а тогда Оно подействует само.

С этими словами он протянул Сократу чашу. И Совзял ее с полным

спокойствием, Эхекрат, - не дрожал, не побледнел, не изменился в лице; но,

по всегдашней своей привычке, взглянул на того чуть исподлобья и

спросил:

- Как, по-твоему, этим напитком можно сделать возлияние кому-

нибудь из богов или нет?

- Мы стираем ровно столько, Сократ, сколько надо выпить.

- Понимаю, - сказал Сократ. - Но молиться богам и можно и нужно -

о том, чтобы переселение из этого мира в иной было удачным. Об этом я

и молю, и да будет так.

- Договорив эти слова, он поднес чашу к губам и выпил до дна - спокойно

и легко.

- До сих пор большинство из нас еще как-то удерживалось от слез, но,

увидев, как он пьет и как он выпил яд, мы уже не могли сдержать себя. У

меня самого, как я ни крепился, слезы лились ручьем. Я закрылся плащом

и оплакивал самого себя - да! не его я оплакивал, но собственное горе -

потерю такого друга! Критон еще раньше моего разразился слезами и

поднялся с места. А Аполлодор, который и до того плакал не переставая,

тут зарыдал и заголосил с таким отчаянием, что всем надорвал душу, всем,

кроме Сократа. А Сократ промолвил:

- Ну что вы, что вы, чудаки! Я для того главным образом и отослал

отсюда женщин, чтобы они не устроили подобного бесчинства, - ведь меня

учили, что умирать должно в благоговейном молчании. Тише, сдержите себя!

- И мы застыдились и перестали плакать.

Сократ сперва ходил, потом сказал, что ноги тяжелеют, и лег на спину:

так велел тот человек. Когда Сократ лег, он ощупал ему ступни и голени и

немного погодя - еще раз. Потом сильно стиснул ему ступню спросил,

чувствует ли он. Сократ отвечал, что нет. после этого он снова ощупал ему

голени и, понемногу ведя руку вверх, показывал нам, как тело стынет и коче-

неет. Наконец прикоснулся в последний раз и сказал, что когда холод

подступит к сердцу, он отойдет.

Холод добрался уже до живота, и тут Сократ раскрылся - он лежал,

закутавшись, - и сказал (это были его последние слова):

- Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте.

- Непременно, - отозвался Критон. - Не хочешь ли ещё что-нибудь

сказать?

Но на этот вопрос ответа уже не было. Немного спустя он вздрогнул, и

служитель открыл ему лицо: взгляд Сократа остановился. Увидев это, Критон

закрыл ему рот и глаза.

Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека - мы вправе это

сказать - самого лучшего из всех, кого нам довелось узнать на нашем веку, да и

вообще самого разумного и самого справедливого.