Платон

Ф е д о н

же образом, если ты спросишь меня, что должно появиться в числе, чтобы

оно сделалось нечетным, я отвечу, что не нечетность, но единица. Ну и так

далее. Теперь ты достаточно ясно понимаешь, что я имею в виду?

- Вполне достаточно.

- Тогда отвечай: что должно появиться в теле, чтобы оно было

живым?

- Душа, - сказал Кебет.

- И так бывает всегда.

- А как может быть иначе? - спросил тот.

- Значит, чем бы душа ни овладела, она всегда привносит в это

жизнь?

- Да, верно.

- А есть ли что-нибудь противоположное жизни или нет?

- Есть.

- Что же это?

- Смерть.

- Но - в этом мы уже согласились - душа никогда не примет

противоположного тому, что всегда привносит сама?

- Без всякого сомнения! - отвечал Кебет.

- Что же выходит? Как мы сейчас назвали то, что не принимает идеи

четного?

- Нечетным.

- А не принимающее справедливости и то, что никогда не примет

искусности?

- Одно - неискусным, другое - несправедливым.

- Прекрасно. А то, что не примет смерти, как мы назовем?

- Бессмертным.

- Но ведь душа не принимает смерти?

- Нет.

- Значит, душа бессмертна?

- Бессмертна, - сказал Кебет.

- Прекрасно. Будем считать, что это доказано? Или как по-твоему?

- Доказано, Сократ, и к тому же вполне достаточно.

- Пойдем дальше, Кебет. Если бы нечетное должно было быть

неуничтожимым, то, вероятно, было бы неуничтожимо и три.

- Разумеется.

- Ну, а если бы и холодному непременно следовало быть неуничтожимым,

то, когда к снегу приблизили бы тепло, он отступил бы целый и нерастаявший,

не так ли? Ведь погибнуть он бы не мог, но не мог бы и принять теплоту,

оставаясь самим собой.

- Правильно, - сказал Кебет.

- Точно так же, я думаю, если бы неуничтожимым было горячее, то,

когда к огню приблизилось бы что-нибудь холодное, он бы не гаснул, не

погибал, но отступал бы невредимым.

- Непременно.

- Но не должны ли мы таким же образом рассуждать и о бессмертном?

Если бессмертное неуничтожимо, душа не может погибнуть, когда к ней

приблизится смерть: ведь из всего сказанного следует, что она не примет

смерти и не будет мертвой! Точно так же, как не будет четным ни три, ни

[само] нечетное, как не будет холодным ни огонь, ни теплота в огне! 'Что,

- однако же, препятствует нечетному, - скажет кто-нибудь, - не становясь

четным, когда четное приблизится, - так мы договорились - погибнуть и

уступить свое место четному?' И мы не были бы вправе решительно

настаивать, что нечетное не погибнет, - ведь нечетное не обладает

неуничтожимостью. Зато если бы было признано, что оно неуничтожимо,

мы без труда отстаивали бы свой взгляд, что под натиском четного

нечетное и три спасаются бегством. То же самое мы могли бы решительно

утверждать об огне и горячем, а равно и обо всем остальном. Верно?

- Совершенно верно.

- Теперь о бессмертном. Если признано, что оно неуничтожимо, то

душа не только бессмертна, но и неуничтожима. Если же нет, потребуется

какое-то новое рассуждение.

- Нет, нет, - сказал Кебет, - ради этого нам нового рассуждения не нужно.

Едва ли что избегнет гибели, если даже бессмертное, будучи вечным, ее

примет.

- Я полагаю, - продолжал Сократ, - что ни бог, ни сама идея жизни, ни

все иное бессмертное никогда не гибнет, - это, видимо, признано у всех.

- Да, у всех людей, клянусь Зевсом, и еще больше, мне думается, у

богов.

- Итак, поскольку бессмертное неуничтожимо, душа, если она

бессмертна, должна быть в то же время

и неуничтожимой.

- Бесспорно, должна.

- И когда к человеку подступает смерть, то смертная его часть, по-

видимому, умирает, а бессмертная отходит целой и невредимой, сторонясь

смерти.

- По-видимому, так.

- Значит, не остается ни малейших сомнений, Кебет, что душа

бессмертна и неуничтожима. И поистине, наши души будут существовать в

Аиде.

- Что до меня, Сократ, то мне возразить нечего, я полон доверия к

нашему доказательству. Но если Симмий или кто другой хотят что-нибудь

сказать, лучше им не таить свои мысли про себя: ведь другого случая вы-

сказаться и услышать твои разъяснения по этому поводу, пожалуй, не

представится, так что лучше не откладывать.

- Я тоже, - заметил Симмий, - не нахожу, в чем из сказанного я мог бы

усомниться. Но величие самого предмета и недоверие к человеческим

силам все же заставляют меня в глубине души сомневаться в то, что

сегодня говорилось.

- И не только в этом, Симмий, - отвечал Сократ, - твои слова надо бы

отнести и к самым первым основаниям. Хоть вы и считаете их достоверными,