Платон

Ф е д о н

на вечные времена не только за самой идеей, но и за

чем-то иным, что не есть идея, но обладает ее формою во все время своего

существования. Сейчас, я надеюсь, ты яснее поймешь, о чем я говорю.

Нечетное всегда должно носить то имя, каким я его теперь обозначаю, или

не всегда?

- Разумеется, всегда.

- Но одно ли оно из всего существующего - вот

что я хочу спросить, - или же есть еще что-нибудь: хоть

оно и не то же самое, что нечетное, все-таки кроме своего

особого имени должно всегда называться нечетным, ибо

по природе своей неотделимо от нечетного? То, о чем

я говорю, видно на многих примерах, и в частности на

примере тройки. Поразмысли-ка над числом 'три'. Не

кажется ли тебе, что его всегда надо обозначать и своим

названием, и названием нечетного, хотя нечетное и не

совпадает с тройкой? Но такова уж природа и тройки,

и пятерки, и вообще половины всех чисел, что каждое

из них всегда нечетно и все же ни одно полностью с

нечетным не совпадает. Соответственно два, четыре

и весь другой ряд чисел всегда четны, хотя полностью

с четным ни одно из них не совпадает. Согласен ты со

мною или нет?

- Как не согласиться! - отвечал Кебет.

- Тогда следи внимательнее за тем, что я хочу выяснить. Итак, по-

видимому, не только все эти противоположности не принимают друг друга,

но и все то, что не противоположно друг другу, однако же постоянно несет в

себе противоположности, как видно, не принимает той идеи, которая

противоположна идее, заключенной в нем самом, но, когда она

приближается, либо гибнет, либо отступает перед нею. Разве мы не

признаем, что число 'три' скорее погибнет и претерпит все, что угодно, но

только не станет, будучи тремя, чётным?

- Несомненно, признаем, - сказал Кебет.

- Но между тем два не противоположно трем?

- Нет, конечно.

- Стало быть, не только противоположные идеи не выстаивают перед

натиском друг друга, но существует и нечто другое, не выносящее

сближения с противоположным?

- Совершенно верно.

- Давай определим, что это такое, если сможем?

- Очень хорошо.

- Не то ли это, Кебет, что, овладев вещью, заставляет ее принять не просто

свою собственную идею, но [идею] того, что всегда противоположно тому,

[чем оно овладевает]?

- Как это?

- Так, как мы только что говорили. Ты же помнишь, что всякая вещь,

которою овладевает идея троичности, есть непременно и три, и нечетное.

- Отлично помню.

- К такой вещи, утверждаем мы, никогда не приблизится идея,

противоположная той форме, которая эту вещь создает.

- Верно.

- А создавала ее форма нечетности?

- Да.

- И противоположна ей идея четности?

- Да.

- Стало быть, к трем идея четности никогда не приблизится.

- Да, никогда.

- У трех, скажем мы, нет доли в четности.

- Нет.

- Стало быть, три лишено четности.

- Да.

- Я говорил, что мы должны определить, что, не будучи

противоположным чему-то иному, все же не принимает этого как

противоположного. Вот, например, тройка: она не противоположна

четному и тем не менее не принимает его, ибо привносит нечто всегда ему

противоположное. Равным образом двойка привносит нечто

противоположное нечетности, огонь - холодному и так далее. Теперь гляди,

не согласишься ли ты со следующим определением: не только

противоположное не принимает противоположного, но и то, что привносит

нечто противоположное в другое, приближаясь к нему, никогда не примет

ничего сугубо противоположного тому, что оно привносит. Вспомни-ка еще

разок (в этом нет вреда - слушать несколько раз об одном и том же): пять не

примет идеи четности, а десять, удвоенное пять, - идеи нечетности.

Разумеется, это - десятка, - хоть сама и не имеет своей противоположности,

вместе с тем идеи нечетности не примет. Так же ни полтора, ни любая иная

дробь того же рода не примет идеи целого, ни треть, как и все прочие

подобные ей дроби. Надеюсь, ты поспеваешь за мною и разделяешь мой

взгляд.

- Да, - разделяю, и с величайшей охотой! - сказал Кебет.

- Тогда вернемся к началу. Только теперь, пожалуйста, отвечай мне не

так, как я спрашиваю, но подражая мне. Дело в том, что помимо прежнего

надежного ответа я усмотрел по ходу нашего рассуждения еще и другую

надежность. Если бы ты спросил меня, что должно появиться в теле, чтобы

оно стало теплым, я бы уже не дал того надежного, но невежественного

ответа, не сказал бы, что теплота, но, наученный нашим рассуждением,

ответил бы потоньше - что огонь. И если ты спросишь, от чего тело