Платон

Ф е д о н

и не могу постигнуть иных причин, таких

мудреных, и, если мне говорят, что такая-то вещь прекрасна либо ярким

своим цветом, либо очертаниями, либо еще чем-нибудь в таком же роде, я

отметаю все эти объяснения, они только сбивают меня с толку. Просто, без

затей, может быть даже слишком бесхитростно, я держусь единственного

объяснения: ничто иное не делает вещь прекрасною, кроме присутствия

прекрасного самого по себе или общности с ним, как бы она ни возникла. Я

не стану далее это развивать, и настаиваю лишь на том, что все прекрасные

вещи становятся прекрасными через прекрасное [само по себе]. Надежнее

ответа нельзя, по-моему, дать ни себе, ни кому другому. Опираясь на него,

я ужа не оступлюсь. Да, я надежно укрылся от опасностей, сказавши себе и

другим, что прекрасное становится прекрасным благодаря прекрасному. И

тебе тоже так кажется?

- Да.

- И стало быть, большие вещи суть большие и бо'льшие суть бо'льшие

благодаря большому [самому по себе], а меньшие - благодаря малому?

- Да.

- И значит, если бы тебе сказали, что один человек головою больше

другого, а другой головою меньше, ты не принял бы этого утверждения, но

решительно бы его отклонил, заявивши так: 'Я могу сказать лишь одно -

что всякая вещь, которая больше другой вещи, такова лишь благодаря

большому, то есть она становится больше благодаря большому, а меньшее

становится меньшим лишь благодаря малому, то есть малое делает его

меньшим'. А если бы ты признал, что один человек головою больше, а

другой меньше, тебе пришлось бы, я думаю, опасаться, как бы не встретить

возражения: прежде всего в том, что большее у тебя есть большее, а мень-

шее - меньшее по одной и той же причине, а затем и в том, что большее

делает большим малое, - ведь голова-то мала! А быть большим благодаря

малому - это уж диковина! Ну что, не побоялся бы ты таких возражений?

- Побоялся бы, - отвечал Кебет со смехом.

- Стало быть, - продолжал Сократ, - ты побоялся бы утверждать, что

десять больше восьми на два и по этой причине превосходит восемь, но

сказал бы, что десять превосходит восемь количеством и через количество?

И что вещь в два локтя больше вещи в один локоть длиною, но не на

половину собственного размера? Ведь и здесь приходится опасаться того же

самого.

- Совершенно верно.

- Пойдем дальше. Разве не остерегся бы ты говорить, что, когда

прибавляют один к одному, причина появления двух есть прибавление, а

когда разделяют одно - то разделение? Разве ты не закричал бы во весь

голос, что знаешь лишь единственный путь, каким возникает любая вещь, -

это ее причастность особой сущности, которой она должна быть причастна,

и что в данном случае ты можешь назвать лишь единственную причину

возникновения двух - это причастность двойке. Всё, чему предстоит

сделаться двумя, должно быть причастно двойке, а чему предстоит

сделаться одним - единице. А всяких разделений, прибавлений и прочих

подобных тонкостей тебе даже и касаться не надо. На эти вопросы пусть

отвечают те, кто помудрее тебя, ты же, боясь, как говорится, собственной

тени и собственного невежества, не расставайся с надежным и верным осно-

ванием, которое мы нашли, и отвечай соответственно. Если же кто

ухватится за само основание, ты не обращай на это внимания и не торопись

с ответом, пока не исследуешь вытекающие из него следствия и не

определишь, в лад или не в лад друг другу они звучат. А когда потребуется

оправдать само основание, ты сделаешь это точно таким же образом -

положишь в основу другое, лучшее в сравнении с первым, как тебе

покажется, и так до тех пор, пока не достигнешь удовлетворительного

результата. Но ты не станешь все валить в одну кучу, рассуждая разом и об

исходном понятии, и о его следствиях, как делают завзятые спорщики: ведь

ты хочешь найти подлинное бытие, а среди них, пожалуй, ни у кого нет об

этом ни речи, ни заботы. Своею премудростью они способны все перепутать

и замутить, но при этом остаются вполне собою довольны. Ты, однако ж,

философ и потому, я надеюсь, поступишь так, как я сказал.

- Ты совершенно прав, - в один голос откликнулись Симмий и Кебет.

Э х е к р а т. Клянусь Зевсом, Федон, иначе и быть не могло! Мне

кажется, Сократ говорил изумительно ясно, так что впору понять и слабому

уму.

Ф е д о н. Верно, Эхекрат, все, кто был тогда подле него, так и решили.

Э х е к р а т. Вот и мы тоже, хоть нас там и не было, и мы лишь сейчас

это слышим. А о чем шла беседа после этого?