Платон

Ф е д о н

кости свободно ходят в своих суставах, сухожилия, растягиваясь и

напрягаясь, позволяют Сократу сгибать ноги и руки. Вот по этой-то при-

чине он и сидит теперь здесь, согнувшись'. И для беседы нашей можно

найти сходные причины - голос, воздух, слух и тысячи иных того же

рода, пренебрегши истинными причинами - тем, что, раз уж афиняне

почли за лучшее меня осудить, я в свою очередь счел за лучшее сидеть

здесь, счел более справедливым остаться на месте и понести то

наказание, какое они назначат. Да, клянусь собакой, эти жилы и эти

кости уже давно, я думаю, были бы где-нибудь в Мегарах или в Беотии,

увлеченные ложным мнением о лучшем, если бы я не признал более

справедливым и более прекрасным не бежать и не скрываться, но

принять любое наказание, какое бы ни назначило мне государство.

Нет, называть подобные вещи причинами - полная бессмыслица. Если

бы кто говорил, что без всего этого - без костей, сухожилий и всего прочего,

чем я владею, - я бы не мог делать то, что считаю нужным, он говорил бы

верно. Но утверждать, будто они причина всему, что я делаю, и в то же

время что в данном случае я повинуюсь Уму, а не сам избираю наилучший

образ действий, было бы крайне необдуманно. Это значит не различать

между истинной причиной и тем, без чего причина не могла бы быть

причиною. Это последнее толпа, как бы ощупью шаря в потемках, называет

причиной - чуждым, как мне кажется, именем. И вот последствия: один

изображает Землю недвижно покоящейся под небом и окруженною неким

вихрем, для другого она что-то вроде мелкого корыта, поддерживаемого

основанием из воздуха, но силы, которая наилучшим образом устроила все

так, как оно есть сейчас, - этой силы они не ищут и даже не предполагают за

нею великой божественной мощи. Они надеются в один прекрасный день

изобрести Атланта, еще более мощного и бессмертного, способного еще

тверже удерживать все на себе, и нисколько не предполагают, что в

действительности все связуется и удерживается благим и должным. А я с

величайшей охотою пошел бы в учение к кому угодно, лишь бы узнать и

понять такую причину. Но она не далась мне в руки, я и сам не сумел ее

отыскать, и от других ничему не смог научиться, и тогда в поисках причины

я снова пустился в плавание. Хочешь, я расскажу тебе, Кебет, о моих стара-

ниях?

- Очень хочу! - отвечал Кебет.

- После того, - продолжал Сократ, - как я отказался от исследования

бытия, я решил быть осторожнее, чтобы меня не постигла участь тех, кто

наблюдает и исследует солнечное затмение. Иные из них губят себе глаза,

если смотрят прямо на Солнце, а не на его образ в воде или еще в чем-

нибудь подобном, - вот и я думал со страхом, как бы мне совершенно не

ослепнуть душою, рассматривая вещи глазами и пытаясь коснуться их при

помощи того или иного из чувств. Я решил, что надо прибегнуть к

отвлеченным понятиям и в них рассматривать истину бытия, хотя

уподобление, которым я при этом пользуюсь, в чем-то, пожалуй, и ущербно.

Правда, я не очень согласен, что тот, кто рассматривает бытие в понятиях,

лучше видит его в уподоблении, чем если рассматривать его в

осуществлении. Как бы там ни было, именно этим путем двинулся я вперед,

каждый раз полагая в основу понятие, которое считал самым надежным; и

то, что, как мне кажется, согласуется с этим понятием, я принимаю за

истинное - идет ли речь о причине или о чем бы то ни было ином, - а что не

согласно с ним, то считаю неистинным. Но я хочу яснее высказать тебе

свою мысль. Мне кажется, ты меня еще не понимаешь.

- Да, клянусь Зевсом, - сказал Кебет. - Не совсем.

- Но ведь я не говорю ничего нового, а лишь повторяю то, что говорил

всегда - и ранее, и только что в нашей беседе. Я хочу показать тебе тот вид

причины, который я исследовал, и вот я снова возвращаюсь к уже сто раз

слышанному и с него начинаю, полагая в основу, что существует прекрасное

само по себе, и благое, я великое, и все прочее. Если ты согласишься со мною

и признаешь, что так оно и есть, я надеюсь, это позволит мне открыть и

показать тебе причину бессмертия души.

- Считай, что я согласен, и иди прямо к цели, - отвечал Кебет.

- Посмотри же, примешь ли ты вместе со мною и

то, что за этим следует. Если существует что-либо прекрасное помимо

прекрасного самого по себе, оно, мне кажется, не может быть прекрасным

иначе, как через причастность прекрасному самому по себе. Так же я

рассуждаю и во всех остальных случаях. Признаешь ты эту причину?

- Признаю.