Платон

Ф е д о н

умилостивили. Теперь очередь Кадма, Кебет. Как нам приобрести

его благосклонность, какими доводами?

- Мне кажется, ты найдешь как, - отозвался Кебет. - Во всяком случае,

твои возражения против гармонии меня просто восхитили - настолько они

были неожиданны. Слушая Симмия, когда он говорил о своих

затруднениях, я все думал: неужели кто-нибудь сумеет справиться с его

доводами? И мне было до крайности странно, когда он не выдержал и

первого твоего натиска. Так что я бы не удивился, если бы та же участь

постигла и Кадмовы доводы.

- Ах, милый ты мой, - сказал Сократ, - не надо громких слов - как бы

кто не испортил наше рассуждение еще раньше, чем оно началось. Впрочем,

об этом позаботится божество, а мы по-гомеровски вместе пойдем и

посмотрим, дело ли ты говоришь.

Что ты хочешь выяснить? Главное, если я не ошибаюсь, вот что. Ты

требуешь доказательства, что душа наша неуничтожима и бессмертна: в

противном случае, говоришь ты, отвага философа, которому предстоит

умереть и который полон бодрости и спокойствия, полагая, что за могилою

он найдет блаженство, какого не мог бы обрести, если бы прожил свою

жизнь иначе, - его отвага безрассудна и лишена смысла. Пусть мы

обнаружили, что душа сильна и богоподобна, что она существовала и до

того, как мы родились людьми, - все это, по-твоему, свидетельствует не о

бессмертии души, но лишь о том, что она долговечна и уже существовала

где-то в прежние времена неизмеримо долго, многое постигла и многое

совершила. Но к бессмертию это ее нисколько не приближает, напротив,

само вселение ее в человеческое тело было для души началом гибели,

словно болезнь. Скорбя проводит она эту свою жизнь, чтобы под конец

погибнуть в том, что зовется смертью. И совершенно безразлично,

утверждаешь ты, войдет ли она в тело раз или много раз, по крайней мере

для наших опасений: если только человек не лишен рассудка, он

непременно должен опасаться - ведь он не знает, бессмертна ли душа, и не

может этого доказать.

Вот, сколько помнится, то, что ты сказал, Кебет. Я повторяю это

нарочно, чтобы ничего не пропустить и чтобы ты мог что-нибудь

прибавить или убавить, если пожелаешь.

А Кебет в ответ:

- Нет, Сократ, сейчас я ничего не хочу ни убавлять, ни прибавлять. Это все,

что я сказал.

Сократ задумался и надолго умолк. Потом начал так:

- Не простую задачу задал ты, Кебет. Чтобы ее решить, нам придется

исследовать причину рождения и разрушения в целом. И если ты не

против, я расскажу тебе о том, что приключилось со мной во время такого

исследования. Если что из этого рассказа покажется тебе полезным, ты

сможешь использовать это для подкрепления твоих взглядов.

- Конечно, я не против, - ответил Кебет.

[Аргумент четвертый: теория души как эйдоса жизни]

- Тогда послушай. В молодые годы, Кебет, у меня была настоящая

страсть к тому виду мудрости, который называют познанием природы.

Мне представлялось чем-то возвышенным знать причины каждого

явления - почему что рождается, почему погибает и почему существует. И

я часто бросался из крайности в крайность и вот какого рода вопросы

задавал себе в первую очередь: когда теплое и холодное вызывают

гниение, не тогда ли как судили некоторые, образуются живые существа?

Чем мы мыслим - кровью, воздухом или огнем? Или же ни тем, ни другим

и ни третьим, а это наш мозг вызывает чувство слуха, в зрения, и

обоняния, а из них возникают память и представление, а из памяти и

представления, когда они приобретут устойчивость, возникает знание?

Размышлял я и о гибели всего этого, и о переменах, которые происходят

в небе и на Земле, и всё для того, чтобы в конце концов счесть себя

совершенно непригодным к такому исследованию. Сейчас я приведу тебе

достаточно веский довод. До тех пор я кое-что знал ясно - так казалось и мне

самому, и остальным, - а теперь, из-за этих исследований, я окончательно

ослеп и утратил даже то знание, что имел прежде, - например, среди многого

прочего перестал понимать, почему человек растет. Прежде я думал, что это

каждому ясно: человек растет потому, что ест и пьет. Мясо прибавляется к

мясу, кости - к костям, и так же точно, по тому же правилу, всякая часть

[пищи] прибавляется к родственной ей части человеческого тела и

впоследствии малая величина становится большою. Так малорослый человек

делается крупным. Вот как я думал прежде. Правильно, по-твоему, или нет?

- По-моему, правильно, - сказал Кебет.

- Или еще. Если высокий человек, стоя рядом с низкорослым,