Платон

Ф е д о н

ткет наново, заменяя сношенное. И когда душа

погибает, последняя одежда на ней непременно должна быть цела - она

одна только и переживает душу. Лишь после гибели души обнаруживает

тело природную свою слабость и скоро истребляется тлением. Значит,

приняв наше доказательство, мы всё еще не можем твердо надеяться, что

душа наша, когда мы умрем, будет где-то продолжать свое

существование. Мало того, скажут мне, допустим, мы сделаем сто-

роннику этих доводов еще большие уступки, чем сделал ты, и

согласимся, что душа существует не только до нашего рождения, но, что

вполне возможно, некоторые души существуют и после того, как мы

умрем, и будут существовать, и много раз родятся, и снова умрут: ведь

душа по природе своей настолько сильна, что способна вынести много

рождений. Допустим, со всем этим мы согласимся, но не признаем, что

душа не несет никакого ущерба в частых своих рождениях и не погибает

однажды совершенно в какую-то из своих смертей, - а никто не

похвастается, будто знает хоть нибудь об этой последней смерти и о

разрушении тела, несущем гибель душе, ибо такое ощущение никому из

нас не доступно. Раз это так, не следует нам выказывать отвагу перед

смертью; она просто безрассудна, такая отвага, - ведь доказать, что душа

совершенно бессмертна и неуничтожима, мы не можем. А раз не можем,

умирающий непременно будет бояться за свою душу, как бы, отделяясь

от тела на этот раз, она не погибла окончательно.

Выслушав Симмия и Кебета, мы все помрачнели. Потом мы

признавались друг другу, что прежние доводы полностью нас убедили, а

тут мы снова испытывали замешательство и были полны недоверия не

только к сказанному прежде, но и к тому, что нам еще предстояло

услышать. Может быть, это мы никуда не годны и не способны ни о чем

судить? Или же сам вопрос не допускает ясного ответа?

Э х е к р а т. Клянусь богами, Федон, я вас отлично понимаю.

Послушал я тебя, и вот что примерно хочется мне сказать самому

себе: 'Какому же доказательству мы теперь поверим, если Сократ

говорил так убедительно, и, однако же, все его рассуждения

поколеблены! До сих пор меня всегда особенно привлекал взгляд на

душу как на своего рода гармонию. Когда об этом зашла речь, мне

словно напомнили, что я давно держусь такого мнения и сам, и теперь

снова, как бы с самого начала, мне до крайности нужно какое-нибудь

иное доказательство, которое уверит меня, что душа умирает вместе с

телом. Продолжай, ради Зевса! Как Сократ вернулся к своему

доказательству? И был ли он заметно удручен - так же как и вы - или

же, напротив, спокойно помог вашему исследованию? И вполне ли

успешной была его помощь или не вполне? Расскажи нам обо всем

как можно точнее!

Ф е д о н. Знаешь, Эхекрат, я часто восхищался Сократом, но никогда не

испытывал такого восхищения, как в тот раз. Он нашелся, что ответить, но в

этом нет еще, пожалуй, ничего странного. Если я был восхищен сверх всякой

меры, так это тем, во-первых, с какой охотой, благожелательностью и даже

удовольствием он встретил возражения своих молодых собеседников, далее,

тем, как чутко подметил он наше уныние, вызванное их доводами, и,

наконец, как прекрасно он нас исцелил. Мы были точно воины, спасающиеся

бегством после поражения, а он ободрил нас и повернул назад, чтобы вместе

с ним и под его руководительством внимательно исследовать все сначала.

Э х е к р а т. Как же именно?

Ф е д о н. Сейчас объясню. Случилось так, что я сидел справа от

Сократа, подле самого ложа - на скамеечке - и потому гораздо ниже его.

И вот, проведя рукой по моей голове и пригладив волосы на шее - он

часто играл моими волосами, - Сократ промолвил:

- Завтра, Федон, ты, верно, острижешь эти прекрасные кудри?

- Боюсь, что так, Сократ, - отвечал я.

- Не станешь ты этого делать, если послушаешься меня.

- Отчего же? - спросил я.

- Да оттого, что еще сегодня и я остригусь вместе с тобою, если наше

доказательство скончается и мы не сумеем его оживить. Будь я на твоем

месте и ускользни доказательство у меня из рук, я бы дал клятву, по

примеру аргосцев, не отращивать волосы до тех пор, пока не одержу

победы в новом бою против доводов Симмия и Кебета.

- Но ведь, как говорится, против двоих даже Гераклу не выстоять, -

возразил я.

- Тогда кликни на помощь меня - я буду твоим Иолаем, пока день еще

не погас.

- Конечно, кликну, только давай наоборот: я буду Иолаем, а ты

Гераклом.

- Это все равно, - сказал Сократ. - Но прежде всего давай остережемся

одной опасности.